– Идите, командир, я на посту. – Белозубая улыбка Арсена Жвании блеснула в темноте.

Лютик и Калина, чуть пригнувшись, стали обходить базу повстанцев с западной стороны, и, только очутившись выше на несколько метров, направились на восток.

По предположению Ковригина, если люди из лагеря Танцора периодически спускались к базе за продуктами или за новостями, то они обязательно должны были оставить хоть какой-то намек на тропу или какой-то другой след. Не явный след, потому что какие в горах могут быть следы от ног, а хотя бы намек, в какую сторону нужно будет высаживать вторую группу десанта. Это могли быть стертые подошвой ботинок камни, обломленная веточка на чахлом кустарнике, нечаянно оброненный мусор. В общем – что угодно, что могло бы указать на даже мимолетное присутствие человека. В темноте такие приметы не очень-то различишь, но потому-то русский спецназ и считается лучшим в мире, что даже ночью умеет находить самые неприметные следы.

После часа поисков Калина нашел смятый фантик от мятной конфеты, оброненный кем-то или из боевиков, или…

«Мальчик», – вспомнил вдруг Ковригин рассказ Коренкова.

Описывая со слов агентов суданской разведки историю захвата заложников, полковник из ЧВК рассказал, что с боевиками был мальчик лет тринадцати или двенадцати. И он, скорее всего, уехал с американцами, потому что после похищения из самолета египетского советника этого мальчика больше в аэропорту Хартума не видели.

Попросив Бичо по переговорному устройству зафиксировать координаты того места, где был найден фантик, Ковригин и Белохаткин направились обратно.

Уже на месте они на карте отметили координаты мест высадки обеих десантных групп и решили передохнуть. Пока они отсутствовали, Бичо нашел небольшую расселину в камнях, и спецназовцы, спрятавшись в ней, стали дожидаться утра.

– До пяти часов, – зевнул Калина, подсвечивая свои наручные часы фонариком, – я подежурю. Кто меня потом сменит?

– Я…

– Я сменю, – не дав сказать Жвании ни слова, прервал грузина Ковригин. – Бичо, ты нам со своим острым орлиным взглядом будешь нужен перед боем, поэтому тебе лучше хорошо выспаться.

Они с Арсеном легли, и уже через пять минут Бичо стал тихо похрапывать, а Ковригин маялся бессонницей и разными мыслями еще больше часу. Но наконец и он забылся тяжелым сном со сновидениями. Ему приснилась его жена – Марина. В общем-то, ничего странного в том, что она ему приснилась, не было. Марину Лютик любил. И любил до сих пор той удивленно-горячечной любовью, которая пришла к нему еще тогда – двадцать с лишним лет назад. Марина в то время была интерном и проходила практику в военном госпитале, к которому был прикреплен Ковригин. Она была хрупкой, тоненькой и казалась Александру такой беззащитной, что он, уже повидавший и смерть, и многие опасности спецназовец, решил стать для нее надежной опорой и защитой.

Поженились они через три месяца после знакомства. Ухаживать за девушкой долго и красиво у Ковригина не было ни времени, ни умения. Поспешный брак не стал разочарованием ни для молодой женщины, ни для самого Александра. Марина оказалась хрупкой только на вид. В то время, пока мужа носило по странам и весям, где он отстаивал интересы Родины, все тяготы материнства легли на ее плечи. Детей пришлось поднимать ей практически в одиночку. Но она ни разу не пожалела о своем решении выйти замуж за командира отряда специального назначения, и Ковригин был благодарен ей за это. Жили они дружно и мирно, не конфликтовали и не ругались за столько-то лет, можно сказать, ни разу.