|
Но такова уж его натура. Он был груб не только с вами. -- Он наказан. Роза, он больше чем наказан переломом руки, и я его прощаю. -- Спасибо, -- сказала Роза. -- А теперь скажите, -- не могла ли бы я лично сделать что-нибудь для вас? -- Вы можете осушить ваши прекрасные глаза, дорогое дитя, -- сказал с нежной улыбкой Корнелиус. -- Но для вас... для вас... -- Милая Роза, тот, кому осталось жить только один час, был бы слишком большим сибаритом, если бы вдруг стал что-либо желать. -- Ну, а священник, которого вам предложили? -- Я всегда верил в бога, Роза, и никогда не нарушал его воли. Мне не нужно примирения с богом, и потому я не стану просить у вас священника. Но всю мою жизнь я лелеял только одну мечту, Роза. Вот если бы вы помогли мне осуществить ее. -- О господин Корнелиус, говорите, говорите, -- воскликнула девушка, заливаясь слезами. -- Дайте мне вашу прелестную руку и обещайте, что вы не будете надо мной смеяться, дитя мое... -- Смеяться? -- с отчаянием воскликнула девушка, -- Смеяться в такой момент! Да вы, видно, даже не посмотрели на меня, господин Корнелиус. -- Нет, я смотрел на вас, Роза, смотрел и плотским и духовным взором. Я еще никогда не встречал более прекрасной женщины, более благородной души, и если с этой минуты я больше не смотрю на вас, так только потому, что, готовый уйти из жизни, я не хочу в ней оставить ничего, с чем мне было бы жалко расстаться. Роза вздрогнула. Когда заключенный произносил последние слова, на Бюйтенгофской каланче пробило одиннадцать часов. Корнелиус понял. -- Да, да, -- сказал он, -- надо торопиться, вы правы, Роза. Затем он вынул из-за пазухи завернутые в бумажку луковички. -- Мой милый друг, я очень любил цветы. Это было в то время, когда я не знал, что можно любить что-либо другое. О, не краснейте, не отворачивайтесь, Роза, если бы я даже признавался вам в любви. Все равно, милое мое дитя, это не имело бы никаких последствий. Там, на площади Бюйтенгофа, лежит стальное орудие, которое через шестьдесят минут покарает меня за эту дерзость. Итак, я любил цветы, Роза, и я открыл, как мне, по крайней мере, кажется, тайну знаменитого черного тюльпана, вырастить который до сих пор считалось невозможным и за который, как вы знаете, а быть может не знаете, обществом цветоводов города Гаарлема объявлена премия в сто тысяч флоринов. Эти сто тысяч флоринов, -- видит бог, что не о них я жалею, -- эти сто тысяч флоринов находятся в этой бумаге. Они выиграны тремя луковичками, которые в ней находятся, и вы можете взять их себе, Роза. Я дарю вам их. -- Господин Корнелиус! -- О, вы можете их взять, Роза. Вы этим никому не нанесете ущерба, дорогое дитя. Я одинок во всем свете. Мой отец и мать умерли; у меня никогда не было ни братьев, ни сестер; я никогда ни в кого не был влюблен, а если меня кто-нибудь любил, то я об этом не знал. |
