Бездна, в ней спрятанная, приняла меня.

   - Да.

   - И какое?

   В темноте проскальзывают искры. Быть может, они лишь отражение пламени, но я, преодолев робость, касаюсь его виска. Имя приходит само.

   - Катто.

   - Змей? - шепот Янгара тревожит огонь.

   И меня охватывает дурное предчувствие: змей - запрещенный знак. Но слово сказано, и Кеннике услышала. Как теперь она переплетет наши нити?

   - Все будет хорошо, поверь, - сказал мой змей, прижимаясь щекой к моей ладони.

   Что было дальше?

   Горячая вода подземных источников. Запахи серы и камня. Черной смолы, которая стекала по деревянным опорам факелов. Чаша. Скользкий подземный жемчуг, который просится в руки, и Катто ныряет, чтобы вытащить самый крупный камень. Без воды он сохнет и рассыпается известковой пылью.

   А мой муж выглядит донельзя удивленным.

   Он не знал, что подземный жемчуг живет лишь в озере, его породившем?

   Не знал.

   Была краска, расползающаяся по воде разноцветными пятнами. И смуглая, с красным отливом кожа Катто. Намокшие, отяжелевшие косы его, и влажные пряди, что обвивали мои руки, подобно водорослям.

   - Ласковый медвежонок, - мой муж смеется. И от смеха его мое собственное сердце стучит быстрее. Он же, прижимаясь щека к щеке, мурлычет колыбельную. Его руки надежны, как опора мира. И я хватаюсь за них, боясь потеряться.

   - Все хорошо, Медвежонок. Все хорошо... - он утешает меня.

   Был камень на кожаном шнурке и склоненная голова Катто. Он терпеливо ждал, когда я узел завяжу, а шнурок все выскользнуть норовил. И я вязала вновь и вновь, а заодно гладила шею мужа.

   - Я смотрю сквозь него на солнце, - камень тускло мерцает. - Тогда возвращается лето.

   Наверное, это глупость и сейчас Катто рассмеется, но он серьезен. И подарка касается бережно. А вот узел проверяет на крепость.

   - Не хочу потерять.

   Это ложь, что Янгхаар Каапо покрыт черным волчьим волосом. Его кожа гладка, вот только шрамов на ней бессчетно. Они - узор, который я пытаюсь изучить.

   - Лето... - мой муж провел по камню мизинцем. - В тебе очень много лета.

   Был ответный дар. Шестигранная монетка, позеленевшая от старости. И шелковый шнур поизносился. Но я накрываю монетку ладонью, а она прилипает к коже.

   - Один дирхем, - Катто отстраняет ладонь и, наклонившись, целует и монету, и кожу. - Когда-то я столько стоил.

   Сказав это, он впивается пальцами в мой подбородок и заставляет запрокинуть голову. Еще не больно, но почти уже. И не Катто, но Янгхаар смотрит мне в глаза. А чернота его собственных непроницаема.

   Бездна подобралась к самому краю.

   - Ну что, дочь Ину, твой отец хотел знать, где мои корни.

   - Он. Не я.

   А Янгар не слышит.

   - Сгнили. Давно. По ту сторону моря. Я понятия не имею, кто моя мать. Возможно, женщина, которой не повезло попасть в плен. Возможно, шлюха... хотя там, где я был, одно идет за другим. И я не знаю, кем был мой отец. Да и знать не хочу. Мне не нужен род, чтобы чувствовать себя сильным.

   Он уже не целует - кусает губы едва ли не до крови, и отстраняется.

   - Я был рабом. И сам добыл себе свободу.

   Я же слышу его боль. Она вплетена в его кожу рисунком шрамов. И той характерной неровностью на левом боку, которая остается после того, как неправильно срастаются кости. И злостью, которая исходит от бессилия: прошлое не изменить.

   Его память останется с ним, как моя - со мной.

   - И все, что принадлежит мне, - выдыхает Янгар в губы.