- Хорош, - сказала нуба, приподняв грудь на ладони. - Я уметь много.

   Она улыбнулась, показывая спиленные верхние зубы.

   А Янгу попросил:

   - Расскажи мне о своей родине.

   Поняла? Нет.

   Покачала головой, и толстые косицы, собранные на затылке узлом, рассыпались по плечам.

   - Хазмат плати. Хазмат говори Тайко делать. Тайко делать. Не серди Хазмат.

   В ее словах была своя правда.

   Нуба и вправду была опытна, и даже пыталась притворяться, что ей не все равно, кто в этот час разделяет с нею постель. Но равнодушие проскальзывало и отчего-то злило Янгу.

   Хотелось сделать ей больно.

   Укусить.

   Ударить. Наотмашь. До крови.

   Останавливало то, что и удар она приняла бы покорно, улыбаясь, поблескивая белками глаз, из которых давным-давно ушла жизнь.

   После этой женщины осталось ощущение грязи. И Янгу, впившись зубами в циновку, глубоко дышал. Алая пелена безумия, которую так долго пытался вызвать хозяин, подошла к краю.

   Еще немного и выплеснется.

   Удержал.

   Потом, позже, к Янгару приводили других женщин. Хазмат не раз повторял, что по стараниям и награда. И казарменные шлюхи, безмолвные, безучастные, одинаковые в своем безразличии к работе, постепенно сменялись проститутками с улицы.

   Те были дороже.

   И глаза их были не столь уж пусты. Некоторые соглашались разговаривать, но все равно спешили выполнить работу, и от этой спешки в крови опять вскипало бешенство.

   Янгу хотел... он не знал, чего хотел.

   Женщину?

   Хазмат приводил женщин, в конце концов, он даже позволял Янгу делать выбор. Блондинки. Брюнетки. Рыжие. Смуглокожие дочери пустыни. Или нахибки, бледные, с тусклыми рыбьими глазами.

   Тонкие, что спицы, безгрудые саккийки.

   И ленивые шаари, у которых красота напрямую с толщиной связана.

   Иногда приводили не шлюх, но рабынь, от которых Хазмат желал получить крепкое потомство. Эти боялись и были покорны, что тоже злило.

   Да, женщин было много.

   И позже, в пути. Бродяги. И лицедейки, которые не брезговали продавать себя, когда заработать лицедейством не удавалось. Торговки... и первая законная добыча.

   ...женщина терпела его молча, отвернувшись и смежив веки.

   А он напился, пожалуй, впервые в жизни, с полкувишна кислого вина. Да и то верно, Хазмат не позволял рабам то, что считал вредным.

   Да, у Янгара было много женщин.

   И по ту сторону моря, и по эту.

   В последние годы они все чаще сами искали его. Останавливали взглядами, тайными жестами, появлялись в жизни, привлеченные не то силой, не то богатством, не то историей, которую он о себе придумал. Были и бесстыдные, и притворно-скромные, терявшие скромность за позолоченной дверью его спальни. Знатные. И простолюдинки.

   Вчерашние рабыни.

   Сдержанные. Холодные. Страстные.

   Всякие.

   И больше не было нужды заглядывать в глаза, чтобы поймать отблеск равнодушия, - их руки были холодны. Ни одна не прикасалась к Янгару так, как эта девочка. С нежностью? И с опаской, словно не веря, что действительно может коснуться. С осторожным интересом. Ласково, так, что он скорее угадывал, чем чувствовал ее прикосновения.

   - Столько шрамов... - его Налле накрыла ладошкой те самые, что остались от медвежьих когтей. Удар, пусть бы и пришелся вскользь, оставил глубокие раны, и ребра сломаны были, а срослись неровно. И тонкие пальчики жены изучали смятый бок.

   Она не отворачивалась и не кривила брезгливо губы, когда думала, что Янгар не видит ее.