Я крикнула:

— Эй, поосторожнее, что вы делаете, мы беженки, — и в эту же минуту уронила коробку, которую держала на голове; она упала на пол, и я услышала, как покатились консервные банки, тут я стала отбиваться от него, потому что он схватил меня за талию и повис на мне, прижимаясь своим темным и злобным лицом к моему. Потом я услышала пронзительный крик — это кричала Розетта, и я всеми силами старалась вырваться из его лап, чтобы прийти ей на помощь, но он цепко держал меня, и я напрасно пыталась освободиться, он был сильный; хоть я и упиралась рукой в его подбородок, чтобы оттолкнуть от себя его лицо, ему удалось оттащить меня в темный угол церкви, справа от входа. Тогда и я закричала, еще громче, чем кричала Розетта, в этот вопль я вложила все свое отчаяние и всю боль не только за то, что происходило со мной сейчас, но и за все, что со мной произошло до сих пор, с того самого дня, как я уехала из Рима. Но он теперь ухватил меня за волосы со страшной силой, будто желал оторвать мне голову, и все подталкивал меня назад, так что в конце концов я почувствовала, что падаю, и вправду повалилась вместе с ним. Теперь он лежал на мне, я отбивалась от него руками и ногами, а он прижимал мою голову к полу, схватив одной рукой за волосы, а другой срывал с меня платье. Высоко задрав мне подол, он запустил руку между ног; я снова закричала, на этот раз уже от боли, потому что теперь он вцепился в волосы на лобке с той же силой, с какой держал меня за волосы на голове, чтоб я не могла вырваться. Я почувствовала, что силы меня покидают, у меня перехватило дыхание, а он тем временем тянул за волосы все сильнее, причиняя нестерпимую боль. Тут я вдруг вспомнила, что у мужчин очень уязвимо известное место, и тоже попыталась ухватить его, но моя рука натолкнулась на его руку, и он, кто знает, наверно, подумав, что я готова уступить и хочу помочь ему получить удовольствие, сразу ослабил хватку, почти отпустив волосы и на голове, и на теле, и даже мне улыбнулся ужасной улыбкой, показав почерневшие и сломанные зубы. Я же просунула руку вниз, схватила его за мошонку и сжала изо всех сил, что у меня только были. Издав не то стон, не то рычание, он снова схватил меня за волосы и ударил затылком о пол с такой силой, что я почти не успела почувствовать боль и потеряла сознание.

Не знаю, через сколько времени пришла я в себя и увидела, что лежу в темном углу церкви, солдаты уже ушли, и снова наступила тишина. Голова болела, но только у затылка, а другой боли я не испытывала, и мне стало ясно, что этот страшный человек не смог добиться того, чего хотел, и только стукнул меня головой о пол, а я потеряла сознание — что же он мог сделать с женщиной в таком состоянии? Но, может, как я потом догадалась, он оставил меня в покое оттого, что товарищи позвали его, и тогда он бросил меня, ушел и там, вместе с другими, надругался над Розеттой. Увы, Розетта не потеряла сознания и видела своими глазами и ощущала всеми своими чувствами то, что с ней произошло.

Я же тем временем лежала совсем обессиленная и, как только попыталась встать, ощутила острую боль в затылке. Все же я пересилила себя, встала на ноги и оглянулась. Сперва увидела только церковный пол, по которому были разбросаны банки с консервами, выкатившиеся из двух коробок, когда на нас напали, потом подняла глаза и увидела Розетту. Они оттащили ее к самому алтарю, а может, она и сама убежала туда. Она лежала, распростершись на полу, обнаженная от пояса до кончиков ног, голова ее была скрыта под задранным вверх платьем. Ноги так и остались раздвинутыми, и был виден белый, как мрамор, живот и светлые курчавые, как на голове козочки, волосики, а внутренняя сторона ляжек была залита кровью, кровь была и на лобке. Я испугалась, что, может, она умерла от кровотечения, хотя и понимала, что это кровь ее поруганной невинности. Но все же это была кровь, и она наводила на мысли о смерти. Я подошла к ней и позвала: «Розетта», позвала тихо, отчаянно, боясь, что она мне не ответит; и она на самом деле не ответила и не пошевельнулась; я была убеждена, что она действительно умерла.