Щелкнул замок двери ванной комнаты. Марьяна села на кровати.

Мы с тобой…

Пустота стала заполняться чем-то новым. Совсем новым. Но Марьяне нравилось это новое наполнение.

* * *

Душ Марьяна приняла в гостевой ванной — просто там было все необходимое. И на кухне они с Германом появились практически одновременно.

— Я заказал завтрак в ресторане, сейчас принесут, — такими словами он приветствовал ее. — Ольга Тимофеевна готовит вкуснее, но тоже есть можно.

— Хорошо, — слегка растерянно ответила Марьяна. Она все же никак не могла пока окончательно определиться, как ей вести себя с Германом. И отчетливо почему-то до сих пор чувствовался его утренний поцелуй в плечо. Такой… семейный, вот.

Очень странное слово.

В этот момент раздался звонок. Это принесли их завтрак.

Марьяна не успела придумать, чем скрасить начавшее давить молчание — Герман заговорил первым.

— У меня к тебе просьба, Марьяна.

— Да? — почему-то тихо отозвалась она.

— Побудь сегодня у меня еще один день. С Тимуром я договорился на два дня. Мне… Мне надо кое-что еще сделать по твоему вопросу. А потом… а сегодня вечером ты можешь вернуться к себе.

Марьяна почему-то вдруг отчетливо услышала «Если хочешь». Вернуться к себе, если хочешь. Даже головой тряхнула. Что значит: «Если хочешь»?! Герман этого не сказал! А если бы сказал? Ведь ей с чего-то же показалось?! Если хочешь — вернись к себе. А если не хочешь — то что? Останься тут? На сколько? Где? В гостевой спальне или?..

Что за бред ей лезет в голову? О, господи… Как это вообще возможно?

— Хорошо, — сказала Марьяна. Потому что надо было что-то сказать. Потому что… потому после вчерашнего рассказа Германа, после вчерашней капитальной перезагрузки ее голова работала явно нестабильно. И, может, это и правда, лучший вариант — посидеть в тишине и спокойствии. И все обдумать.

— Спасибо.

Ей показалась в его ответе… издевка. Марьяна вскинула на него глаза. Показалась.

Он смотрел на нее серьезно. Безупречный. Белоснежная рубашка, галстук с булавкой, идеальная, волосок к волоску, борода, такие же идеально лежащие волосы на голове. Все то же резкое волевое лицо и серые глаза.

Но что-то изменилось. Принципиально. Сквозь все это просвечивалось вчерашнее «Пожалуйста…».

И вдруг внезапно вернулась вчерашняя уверенность. Что все происходит правильно. Как бы странно это все ни выглядело, и даже если она что-то понимает не до конца — все происходит правильно.

Именно поэтому Марьяна пошла провожать Германа.

Именно поэтому поцеловала его в щеку, притянув к себе за шею.

Именно поэтому прошептала: «Хорошего дня».

И, наверное, именно поэтому они замерли ненадолго — ее губы у его щеки, и его рука на ее спине.

А потом Герман ушел. А Марьяна отправилась в гостиную. Обнаружила их вчерашние стаканы, отнесла их на кухню и поставила в посудомоечную машину, заодно прибрала все после завтрака.

И после этого снова вернулась в гостиную, устроилась с ногами в кресле, в котором сидела вчера, и принялась делать то, что у нее всегда очень хорошо получалось — думать, сопоставлять и анализировать.

Когда она давала себе слово разузнать все о том, что скрывает Герман Тамм, Марьяна даже предположить не могла, что… что в итоге получит вот это. История, которую она вчера выслушала, была очень трагичной. И очень житейской одновременно. Самое странное во всем этом — или нет? — было то, что Марьяна знала о послеродовых депрессиях все. Ну, если не все, то многое. Примерно пять лет назад она по заказу для одного женского журнала готовила материал на эту тему.