Несколько часов спустя, стиснутая между чьим-то локтем и чьим-то бедром, Мария наблюдала, как вдоль дороги развертывается Дорсет — поля, холмы, деревни. Все в машине говорили в один голос и тыкали пальцем в стекло. Эта поездка была так же похожа на автомобильные путешествия Марии с родителями, в тишине их тщательно вымытой машины, как метро в час пик на купе спального вагона первого класса. Внутри машина была по щиколотку забита липкими фантиками и палочками от замороженных фруктов, а снаружи покрыта слоем грязи, на котором Мартин оставил грубые замечания по поводу ее внешнего вида. Когда минут через двадцать они подъехали к месту, Мария облегченно вздохнула. Несколько машин друг за другом двигались к автостоянке. На транспаранте (в котором Мария сразу распознала бывшее постельное покрывало), натянутом над входом, крупными красными буквами было намалевано: АВГУСТОВСКАЯ ЯРМАРКА. Усадьба, как это часто бывает, оказалась совсем не усадебной. Она, конечно, отличалась от обычного дома, но и не входила в лигу замков Вобурн — Бленхейм — Лонглит. Явно старинная, со всякими затеями в виде каменных грибов и шаров на колоннах — для пущего величия, с литыми воротами, но также и с более обыденными атрибутами типа забытой крышки от мусорного ведра прямо у входа и засилия сорняков на цветочных клумбах. Вокруг толпилось довольно много народа, а издалека доносилась бодрая музыка. Они высыпали из машины.

— Старшие дети могут потеряться, — весело разрешила миссис Люкас. — Вот, держите, по двадцать пенсов на брата, и к полпятому чтоб были как штык.

К старшим детям, по-видимому, относились также сестра и кузина Мартина. Отойдя на десять ярдов от автостоянки, он заключил с ними быструю сделку, в результате которой каждая получила по два пенса из его двадцати в обмен на обещание держаться от них с Марией подальше.

— Не хочется таскаться с ними целый день, — объяснил он. — Им ведь только девять.

— Многие думают, мне тоже только девять — из-за роста, — сказала Мария.

— Но ведь тебе уже больше девяти, правда? Важно ведь не то, как человек выглядит, а то, какой он. Пошли.

Пробираясь за ним сквозь толпу, Мария подумала: как бы и мне научиться вот так же ясно выражать свои мысли. Вслух — не кошкам, не деревьям и не бензоколонкам. Казалось, Мартином быть совсем нетрудно: он просто БЫЛ — такой деловой, самоуверенный пес. Правда, Мария уже поняла — со своей матерью он справляется гораздо хуже, чем с чужими родителями. Хотя чужих родителей почти всегда легче убедить, чем своих.

Да, странная это была ярмарка. Весь персонал, начиная от обслуживающих автостоянку и кончая дамами, торгующими у лотков и под чайными навесами, нарядили в старинные костюмы. Но едва ли кого волновало, из какой эпохи их одежда: были там разнообразные длинные платья, к некоторым прилагались еще и головные уборы, правда, те напоминали средневековье весьма отдаленно, пара власяниц, перепоясанных веревками («Я — монах нищенствующего ордена, если вас это интересует, — добродушно объяснил служащий автостоянки. — Сам бы я никогда не выбрал такой наряд, но здесь каждому дается роль»), пастушки, молочницы и масса мускулистых ног, втиснутых в чулки и перевязанных лентой, якобы «под камзол». Хозяйка дома выглядела довольно неуверенно в своем лиловом бархате и мантилье. Ее муж, сэр Некто, прогуливался вокруг, излучая улыбку, и развлекал посетителей; его плоеный воротничок и разрезные бриджи никак не вязались с очками. Чувствовалось, что все неуклонно выполняют свой долг. Большое объявление над входом призывало собрать десять тысяч фунтов на ремонт деревенской церкви.

— Вообще-то здесь не так уж плохо, — заметил Мартин. — Конечно, не то, что на автогонках, но об этом нечего и мечтать.