Я вспомнилъ какъ онъ съ опущенной головой и закинутой назадъ рукой, слепо бросался на пятерыхъ, — и промолчалъ.

Бедный Страшный Мальчикъ!

Когда я уходилъ, онъ, пригнувъ мою голову къ своей, поцеловалъ меня и шепнулъ на ухо:

— За кемъ теперь стрядаешь?

И такая жалость по ушедшемъ сладкомъ детстве, по книжке "Родное Слово" Ушинскаго, по "большой перемене" въ саду подъ акаціями, по украденнымъ пучкамъ сирени, — такая жалость затопила наши души, что мы чуть не заплакали.