Подойдя к окну, он открыл его и высунулся наружу. В непроглядной темноте он увидел лишь хвост темных вагонов позади локомотива. Их было всего шесть. Поезд Барни был одним из самых коротких на этом маршруте, но ведь и Парк-Сити тоже не Главная Центральная. Барни потянул носом воздух. Пахло машинным маслом, гарью и пылью.

Он снова обвел взглядом территорию сортировочной станции. То там, то сям позвякивали железные сцепки вагонов, мигали сигнальные огни, тускло светились газовые фонари. Клубы густого дыма поднимались над крышей поста у маневровой горки.

— Первис, это ты? — крикнул Барни, стараясь перекрыть низкий гул дизелей, работавших на холостом ходу. Звуки торопливых шагов по гравию насыпи стали отчетливее. Барни решил, что это идет его помощник. — Первис? Это ты?

Ответа не было.

— Что за чертовщина! — пробормотал Барни, возвращаясь к термосу и журналу. Подумав, он решительно убрал их в свою корзинку для завтрака. Внезапно его охватило дурное предчувствие. Как правило, если к локомотиву подходил кто-то из конторы станции, особенно во время долгой стоянки, это могло означать лишь одно — плохие новости. То ли на стрелках аппаратура барахлит, то ли заторы на линии.

Барни нажал кнопку интеркома:

— Грейнджер? Ты на месте?

Грейнджер Толлифсон был у Барни проводником. Приятной внешности коротышка лет шестидесяти, он служил на этой линии еще со времен президентства Джимми Картера. Только сейчас его почему-то было не найти.

— Грейнджер! Где ты?

Опять никакого ответа.

Внезапно дверь в кабину распахнулась настежь.

— Какого... — начал было Барни, но тут же осекся, увидев в проеме молоденького парнишку, державшего в руках помповое ружье. Он тяжело дышал и весь дрожал словно осиновый лист. У парня были волосы, как у девчонки, а лицо — как вытянутая тыква. Судя по тому, как он держал ружье, шутить он не собирался.

Слабое сердце Барни учащенно заколотилось. За всю свою двадцатидвухлетнюю службу машинистом он ни разу не был жертвой преступления или серьезного инцидента. В этом смысле Барни вообще никогда не видел ничего, выходящего за рамки обычного.

Похоже, его удача готова перемениться.

Старик неохотно поднял вымазанные машинным маслом руки.

Анхел ткнул дулом ружья в щиток управления и сказал:

— Давай трогай!

— Подумай, сынок, — сказал старик. — Ты кучу бед себе наживешь!

— Я сказал, трогай свою развалину! Поехали!

— Что ты сделал с Грейнджером?

— Цего?!

Старик махнул рукой в сторону поста у горки и пояснил:

— Мой проводник. Он должен вернуться с минуты на минуту. Парень вооружен и свиреп как бык.

Это была ложь. Анхел это знал, и старик понял, что он знает. Прежде чем ворваться в кабину, он силой затолкал проводника в инструментальную кладовую неподалеку от поезда. В поезде были только Анхел и машинист, и у обоих кончалось время. Подойдя ближе и поводя стволом перед носом старика, Анхел сказал:

— Даю тебе две секунды, цтобы тронуться с места! Ты слышал?!

— Не могу! — Старик завороженно глядел в дуло. Вид у него был перепуганный. И растерянный. — Стрелки еще не освободились!

Анхел ткнул дулом ружья чуть ли не в нос старику и заорал:

— Последний раз говорю! Трогайся с места! Поехали!

— Сынок, не дело это!

Анхел взвел курок. Услышав громкий щелчок, старик замер на месте.

— Поехали! Или я стреляю! — заорал Анхел.

— Сынок, я же говорю тебе...

— ПОЕХАЛИ!!! — Анхел прижал дуло к виску машиниста.