Он всегда считал, что цыгане должны быть грязными и дурно пахнуть — но от девушки, которую он нес на руках, исходил восхитительный слабый аромат каких-то восточных благовоний — видимо, они были нанесены на ее волосы.

Маркиз увидел, что на шее у нее надето ожерелье из золотых монет, между которыми были нанизаны, как ему показалось, крошечные кусочки красного стекла.

Он вспомнил, что когда-то слышал, будто цыганки очень любят украшения.

Ему показалось, что некоторые из монет в ожерелье девушки очень древние. Трудно было сказать, являются ли они раритетами, но они определенно были старыми и иностранными. Тут маркиз прервал свои наблюдения, мысленно укорив себя за то, что обращает внимание на что-то помимо своей жертвы, которая, возможно, получила серьезные ранения.

По крайней мере, девушка была жива, что уже являлось некоторым утешением. Она не приходила в себя, но дышала ровно. Маркиз решил, что ее пугающая бледность могла быть естественным цветом кожи.

Он достаточно быстро прошел подъездную аллею и добрался до двора усадьбы, за которым начиналась огромная лестница, ведущая к парадному входу.

Когда он приблизился к дому, ему навстречу поспешно вышли несколько лакеев, но первым подошел Берк, дворецкий.

— Нам сказали, что произошел несчастный случай, милорд. Леди серьезно ранена?

— Понятия не имею, — отрывисто ответил маркиз.

Дворецкий зашагал рядом с ним и изумленно воскликнул:

— Да это ведь не леди, милорд! Она же из этих цыган!

— Каких цыган?

— В это время года в окрестных лесах всегда останавливаются цыгане, милорд.

Рэкстон начал подниматься по ступенькам.

Когда маркиз оказался в Мраморном холле, там уже столпилось немало народа, но он, не обращая на них внимания, начал подниматься по украшенной резьбой лестнице, где на первой площадке обнаружил миссис Мидхэм, домоправительницу. При виде него она испуг присела в реверансе.

— Которая спальня готова? — осведомился маркиз.

— Все, милорд.

Уже ответив, она разглядела неподвижную фигурку на руках у маркиза и воскликнула:

— О, да это же просто цыганка! С нее достаточно комнаты в крыле для прислуги, милорд.

Маркиз прошел по площадке.

— Откройте дверь, — коротко приказал он.

Домоправительница секунду помедлила, приходя в себя от изумления, но потом повиновалась. Маркиз вошел в одну из парадных спален, двери которых выходили на площадку второго этажа.

— Но, право же, милорд… — запротестовала миссис Мидхэм, но ответ маркиза заставил ее замолчать.

— Нести эту молодую женщину дальше может оказаться опасным, миссис Мидхэм. Возможно, это будет стоить ей жизни.

Он повернулся к большой кровати с балдахином, но миссис Мидхэм ринулась вперед.

— Только не на покрывало, милорд! Простыни-то хоть отстирать можно.

Она поспешно сняла расшитое шелком покрывало и отодвинула верхнюю простыню.

Маркиз очень бережно уложил свою прекрасную ношу на белые полотняные простыни с вышитым гербом Рэкстонов, украшенным короной маркизата.

Голова девушки упала на подушки, и темные волосы, рассыпавшиеся по белоснежной ткани, показались черными, как агат.

— Вызовите Хобли, — приказал маркиз.

Маркизу иногда казалось, что Хобли жил в Рэкстон-хаузе вечно: он не помнил того времени, когда его бы там не было. Официально Хобли считался камердинером его милости, но, кроме того, славился как хороший костоправ.

Именно он когда-то вправил ключицу самому маркизу после неудачного падения с лошади, а если кто-нибудь в поместье ломал ногу или руку, то ими всегда занимался Хобли.

Он был гораздо более умелым и знающим, чем любой из местных врачей: в случае любых повреждений все предпочитали обращаться именно к нему.