Вот увидите,
какая давка будет в понедельник.
И он снова начал расспрашивать Робино и давать ему распоряжения
относительно предстоящего базара, к которому готовились во всех отделах.
Продолжая разговаривать, он уже несколько минут следил взглядом за
Гютеном, не решавшимся расположить синие шелка рядом с серыми и желтыми;
продавец несколько раз отступал назад, чтобы лучше судить о гармонии
тонов. Наконец Муре вмешался.
- Чего это ради вы решили щадить их зрение? - сказал он. - Не бойтесь,
ослепляйте их... Вот так! Красный! Зеленый! Желтый!
Он брал штуки шелка одну за другой, разматывал ткань, мял ее, создавая
ослепительные гаммы. Всеми было признано, что патрон - лучший в Париже
мастер по части витрин, он совершил подлинный переворот и в науке выставок
был основателем школы броского и грандиозного. Он стремился к созданию
лавин из тканей, низвергающихся из разверстых ящиков, и хотел, чтобы они
пламенели самыми яркими, усиливающими друг друга красками. У
покупательниц, говорил он, должно ломить глаза, когда они выходят из
магазина. Гютен, напротив, принадлежал к классической школе,
придерживавшейся симметрии и гармоничности оттенков: он смотрел на
разгоревшееся на прилавке пламя материй и не позволял себе ни слова
критики, а только сжал губы в презрительную гримасу, как художник,
оскорбленный подобной разнузданностью.
- Вот! - воскликнул Муре, закончив. - Так и оставьте... А в понедельник
скажете мне, захватило это женщин или нет.
В ту самую минуту, когда он подошел к Бурдонклю и Робино, в зале
появилась девушка; при виде выставки она замерла на месте. То была Дениза.
Промешкав около часа на улице, вся во власти неодолимого приступа
застенчивости, она наконец решилась войти. Но она была до такой степени
смущена, что на понимала самых ясных указаний: служащие, которых она,
запинаясь, спрашивала о г-же Орели, говорили ей, что надо подняться на
второй этаж; Дениза благодарила, а затем поворачивала налево, если ей
говорили повернуть направо; так она минут десять бродила по нижнему этажу,
проходя отдел за отделом мимо насмешливо-любопытных или угрюмо-равнодушных
продавцов. Ей хотелось бы бежать отсюда, но в то же время желание
полюбоваться удерживало ее. Она чувствовала себя затерянной, совсем
крошечной по сравнению с этой чудовищной машиной, еще находившейся в
состоянии покоя; и ей чудилось, что движение, от которого уже начинали
содрогаться стены, должно непременно увлечь и ее за собой. Мысленно она
сравнивала лавку "Старый Эльбеф", темную и тесную, с этим огромным
магазином, пронизанным золотистым светом, и он представлялся ей еще
больше, словно целый город, с памятниками, площадями, улицами, - ей даже
начинало казаться, что она так и не найдет г-жу Орели. |