|
)> - Может, вам, мужчинам, и весело, но для нас, остальных, это мука, - сказала Салли. Она сидела все так же, застыв, как мадонна; Теодора на коленях у нее клевала носом, словно загипнотизированная. - Уложи это отродье в постель, - сказал Ричард. - Нет. Если я уйду из комнаты, вы сразу начнете говорить обо мне. Начнете говорить о моей душе. - Скажи мне название отеля. - Ричард произнес это, ни к кому не обращаясь. Никто ему не ответил. - Что ж, о'кей. Хотите вести жесткую игру. Очень хорошо. Очень хорошо. Я тоже могу вести жесткую игру. Мой папа был человек жесткий, и я могу быть жестким. Джерри сказал: - А почему бы и нет? Ты ведь мне ничем не обязан. - Черт подери, Джерри, а ты заговорил на моем языке. Skol <На здоровье (швед.)>. - Пьем до дна. Chin-chin. <На здоровье (итал.)> - Проклятый мерзавец, не могу на тебя сердиться. Пытаюсь рассердиться, а ты не даешь, - Он просто ужасен, когда вот так дурака валяет, - сказала Руфь. - В чем же будет заключаться твоя жесткая игра? - спросил Джерри. Ричард принялся что-то чертить в блокноте. - Ну, я могу отказать Салли в разводе. А это значит, что она не сможет выйти замуж за другого. Салли села еще прямее, губы ее растянулись в тоненькую линию, слегка обнажив зубы; Джерри увидел, что она не только не стремится уйти от объяснений, а наоборот: рада сразиться с Ричардом. - Да, - резко сказала она, - и у твоих детей не будет отца. Зачем же вредить собственным детям? - А с чего ты взяла, что я отдам тебе детей? - Я же, черт побери, прекрасно знаю, что тебе они не нужны. Ты никогда их не хотел. Мы завели их, потому что наши психоаналитики сочли, что это полезно для здоровья. Они в таком темпе обменивались репликами, что Джерри понял: они уже не раз сражались на этой почве. Ричард улыбался и продолжал что-то чертить в блокноте. Джерри подумал, интересно, каково это видеть одним глазом. Он закрыл глаз и окинул взглядом комнату - стулья, женщины, бокалы сразу лишились одного измерения. Все стало плоским, невыразительным - таков мир, вдруг понял он, если смотреть на него глазами безбожника, ибо присутствие Бога придает каждой вещи объемность и значение. Это было страшно. Ему всегда был ненавистен вид Ричарда - эта задумчиво склоненная голова, елейно-нерешительный рот, нелепо-безжизненный глаз. Может... не потому ли, что, глядя на его лицо, он представлял себе, каково было бы ему жить без глаза? Он открыл глаз, и все окружающее, завибрировав, вновь стало объемным, а Ричард поднял голову и сказал Салли: - Ты права. Мой юрист, во всяком случае, отговорил бы меня от этого. Давайте рассуждать здраво. Давайте рассуждать здраво, ребята. Попытаемся приструнить этих маленьких зеленоглазых дьяволят. Джерри, я знаю, ты будешь хорошим отцом моим детям. Я видел, как ты обращаешься со своими детьми, ты - хороший отец. - Ничего подобного, - сказала Руфь. - Он садист. Он их дразнит. Ричард слушал ее и кивал. - Он не идеальный, но он вполне о'кей, Руфи-детка. Он человек незрелый, ну, а кто сейчас зрелый? Руфь продолжала: - Он заставляет их против воли ходить в воскресную школу. - Детям необходима, - сказал Ричард, по-пьяному тупо и сонно растягивая слова, - детям необходима жизненная основа, пусть самая идиотская. |
