Случалось, не стерпев томительного горя,

         Вдруг плакала она, моим рыданьям вторя,

         Или тревожила младенческий мой сон

         Разгульной песнею… Но тот же скорбный стон

         Еще пронзительней звучал в разгуле шумном,

         Все слышалося в нем в смешении безумном:

         Расчеты мелочной и грязной суеты,

         И юношеских лет прекрасные мечты,

         Погибшая любовь, подавленные слезы,

         Проклятья, жалобы, бессильные угрозы.

         В порыве ярости, с неправдою людской

         Безумная клялась начать упорный бой.

         Предавшись дикому и мрачному веселью,

         Играла бешено моею колыбелью,

         Кричала: «Мщение!» – и буйным языком

         В сообщники свои звала Господень гром!

         В душе озлобленной, но любящей и нежной

         Непрочен был порыв жестокости мятежной.

         Слабея, медленно, томительный недуг

         Смирялся, утихал… и выкупалось вдруг

         Все буйство дикое страстей и скорби лютой

         Одной божественно-прекрасною минутой,

         Когда страдалица, поникнув головой,

         «Прощай врагам своим!» – шептала надо мной…

         Так вечно плачущей и непонятной девы

         Лелеяли мой слух суровые напевы,

         Покуда наконец обычной чередой

         Я с нею не вступил в ожесточенный бой.

         Но с детства прочного и кровного союза

         Со мною разорвать не торопилась Муза:

         Чрез бездны темные Насилия и Зла,

          Труда и Голода она меня вела —

         Почувствовать свои страданья научила

         И свету возвестить о них благословила…

    1852

Влас

         В армяке с открытым воротом,

         С обнаженной головой,

         Медленно проходит городом

         Дядя Влас – старик седой.

         На груди икона медная;

         Просит он на божий храм, —

         Весь в веригах, обувь бедная,

         На щеке глубокий шрам;

         Да с железным наконешником

         Палка длинная в руке…

         Говорят, великим грешником

         Был он прежде.