Как тихо! В деревне раздавшийся голос

         Как будто у самого уха гудет,

         О корень древесный запнувшийся полоз

         Стучит, и визжит, и за сердце скребет.

         Кругом – поглядеть нету мочи,

         Равнина в алмазах блестит…

         У Дарьи слезами наполнились очи —

         Должно быть, их солнце слепит…

XVII

         В полях было тихо, но тише

         В лесу и как будто светлей.

         Чем дале – деревья все выше,

         А тени длинней и длинней.

         Деревья, и солнце, и тени,

         И мертвый, могильный покой…

         Но – чу! заунывные пени,

         Глухой, сокрушительный вой!

         Осилило Дарьюшку горе,

         И лес безучастно внимал,

         Как стоны лились на просторе

         И голос рвался и дрожал,

         И солнце, кругло и бездушно,

         Как желтое око совы,

         Глядело с небес равнодушно

         На тяжкие муки вдовы.

         И много ли струн оборвалось

         У бедной крестьянской души,

         Навеки сокрыто осталось

         В лесной нелюдимой глуши.

         Великое горе вдовицы

         И матери малых сирот

         Подслушали вольные птицы,

         Но выдать не смели в народ…

XVIII

         Не псарь по дубровушке трубит,

         Гогочет, сорвиголова, —

         Наплакавшись, колет и рубит

         Дрова молодая вдова.

         Срубивши, на дровни бросает —

         Наполнить бы их поскорей,

         И вряд ли сама замечает,

         Что слезы все льют из очей:

         Иная с ресницы сорвется

         И на снег с размаху падет —

         До самой земли доберется,

         Глубокую ямку прожжет;

         Другую на дерево кинет,

         На плашку, – и, смотришь, она

         Жемчужиной крупной застынет —

         Бела и кругла и плотна.