— Я думал, она вылечилась, — переживал Уолдо. — Нет, я правда так думал, и вдруг на тебе! Бедный мой цыпленочек!

Они порешили, что Дженис сегодня переночует у себя, чтобы не усугублять сложившееся положение и дать Элизе успокоиться. Дженис уехала на такси, а Элиза приготовила ужин — с удовольствием крутилась возле новенькой плиты, даже напевала, пока Уолдо накрывал стол на двоих.

Сделка по продаже дома Дженис шла полным ходом, но все еще можно было остановить. Дженис посоветовалась с матерью, и та сказала, что жить ей с мужем долго, а Элиза скоро вырастет и освободит их от своего присутствия, так что Дженис можно не волноваться. В этом возрасте ни одна девочка не бросится радостно на шею мачехе, к тому же Элиза только что пережила скандальный развод родителей. На ее месте любая бы так себя вела.

— Но у нас все летит под откос! — возразила Дженис и, встретив удивленно-возмущенный взгляд матери, нахмурилась.

Она привыкла к одобрению. А сейчас вдруг поняла, что матери нужны от нее только внуки и привычная материнская забота вдруг сместилась на целое поколение. Дженис казалось, будто ее предали. Она ужасно обрадовалась, когда к ней прибыл Уолдо вместе с грузовиком для перевозки вещей. «Он единственное, что у меня есть в жизни, — думала она. — Это настоящая любовь. У нас будут дети, семья, и Элиза постепенно привыкнет. Конечно, привыкнет». Со спокойным сердцем она подписала бумаги на продажу квартиры.

Элиза помогала ей распаковывать вещи. Несмотря на перевязанную руку, она делала это энергично и проворно. Даже съела одно печеньице с чаем и все время добродушно улыбалась. «Все образуется, все будет нормально», — думала Дженис. Уолдо поднялся к себе в мастерскую готовить холст для первого портрета из их новой жизни — жизни с правильной женой. Дженис размышляла: «Если это так важно для Элизы, пусть она позирует первой». Ни в коем случае не следует вступать в соперничество за внимание Уолдо со своим приемным ребенком — или без пяти минут приемным ребенком.

Когда дошло до одежды, которую требовалось повесить в гардероб, Дженис понадеялась, что Элиза уйдет. Но не тут-то было. Она осталась. Дженис привыкла жить одна, без надзора, но теперь, как видно, все будет по-другому. Выходит, отныне она окажется на глазах не только Уолдо — что само по себе уже не просто, когда ты, устав за день, хочешь опуститься в кресло и подремать перед телевизором, — но и у Элизы, которая будет постоянно разглядывать ее и давать оценку? А на выходные она станет приезжать домой? Ну конечно! И что она там, интересно, наворотила в школе? За что ее временно отчислили? Может, разумнее перевести ее в другую школу? В Эрлз-Корт например. Нет, ничего пока не утряслось, все осталось в подвешенном состоянии. И Дженис поняла, что, если попытается руководить девочкой, это может кончиться новой поездкой в больницу. И Уолдо не будет перечить дочери.

А между тем Элиза по одной доставала одежки Дженис, трясла их и разглядывала, перед тем как повесить в бывший материн шкаф.

— У вас с мамой один размер, — сообщила она. — Только ваша задница толще. — Она говорила вроде бы добродушно, но при этом ехидно высовывала язычок — точь-в-точь как змея. На ее собственную тощую жопку невозможно было смотреть без боли.

— Моя мама тоже напяливает такие шмотки, когда хочет выпендриться, — встряхнула она черное вечернее платьице и посмотрела на ярлычок.