Вечером, в малиннике Помялова, просвирня Ердан-ская, зобатая женщина,
знаменитая гадалка и муд-рица, вытаращив страшные глаза, доложила лучшим
людям:
- Зовут - Илья, прозвище - Артамонов, сказал, что хочет жить у нас для
своего дела, а какое дело - не допыталась я. Приехал по дороге из
Воргорода, тою же дорогой и отбыл в три часа, в четвертом.
Так ничего особенного и не узнали об этом человеке, и было это
неприятно, как будто кто-то постучал ночью в окно и скрылся, без слов
предупредив о грядущей беде.
Прошло недели три, и уже почти затянуло рубец в памяти горожан; вдруг
этот Артамонов явился сам-четверт прямо к Баймакову и сказал, как топором
рубя:
- Вот тебе, Евсей Митрич, новые жители под твою умную руку. Пожалуй,
помоги мне укрепиться около тебя на хорошую жизнь.
Дельно и кратко рассказал, что он человек князей Ратских из курской их
вотчины на реке Рати; был у князя Георгия приказчиком, а, по воле, отошел
от него, награжден хорошо и решил свое дело ставить: фабрику полотна. Вдов,
детей зовут: старшего - Петр, горбатого - Никита, а третий - Олешка,
племянник, но - усыновлен им, Ильей.
- Лен мужики наши мало сеют, - раздумчиво заметил Баймаков.
- Заставим сеять больше.
Голос Артамонова был густ и груб, говорил он, точно в большой барабан
бил, а Баймаков всю свою жизнь ходил по земле осторожно, говорил тихо, как
будто боясь разбудить кого-то страшного. Мигая ласковыми глазами печального
сиреневого цвета, он смотрел на ребят Артамонова, каменно стоявших у двери;
все они были очень разные: старший - похож на отца, широкогрудый, брови
срослись, глаза маленькие, медвежьи, у Никиты глаза девичьи, большие и
синие, как его рубаха, Алексей - кудрявый, румяный красавец, белокож,
смотрит прямо и весело.
- В солдаты одного? - спросил Баймаков.
- Нет, мне дети самому нужны; квитанцию имею. И, махнув на детей
рукою, Артамонов приказал:
- Выдьте вон.
А когда они тихо, гуськом один за другим и соблюдая старшинство,
вышли, он, положив на колено Бай-макова тяжелую ладонь, сказал:
- Евсей Митрич, я заодно и сватом к тебе: отдай дочь за старшего
моего.
Баймаков даже испугался, привскочил на скамье, замахал руками.
- Что ты, бог с тобой! Я тебя впервые вижу, кто ты есть - не знаю, а
ты - эко! Дочь у меня одна, замуж ей рано, да ты и не видал ее, не знаешь -
какова... Что ты?
Но Артамонов, усмехаясь в курчавую бороду, сказал:
- Про меня - спроси исправника, он князю моему довольно обязан, и ему
князем писано, чтоб чинить мне помощь во всех делах. Худого - не услышишь,
вот те порука - святые иконы. Дочь твою я знаю, я тут, у тебя в городе, всё
знаю, четыре раза неприметно был, всё выспросил. |