Худого - не услышишь,
вот те порука - святые иконы. Дочь твою я знаю, я тут, у тебя в городе, всё
знаю, четыре раза неприметно был, всё выспросил. Старший мой тоже здесь
бывал и дочь твою видел - не беспокойся!
Чувствуя себя так, точно на него медведь навалился, Баймаков попросил
гостя:
- Ты погоди...
- Недолго - могу, а долго годить - года не годятся, - строго сказал
напористый человек и крикнул в окно, на двор:
- Идите, кланяйтесь хозяину.
Когда они, простясь, ушли, Баймаков, испуганно глядя на иконы, трижды
перекрестился, прошептал:
- Господи - помилуй! Что за люди? Сохрани от беды.
Он поплелся, пристукивая палкой, в сад, где, под липой, жена и дочь
варили варенье. Дородная, красивая жена спросила:
- Какие это молодцы на дворе стояли, Митрич? - Неизвестно. А где
Наталья? - За сахаром пошла в кладовку.
- За сахаром, - сумрачно повторил Баймаков, опускаясь на дерновую
скамью. - Сахар. Нет, это вправду говорят: от воли - большое беспокойство
будет людям.
Присмотревшись к нему, жена спросила тревожно:
- Ты - что? Опять неможется?
- Душа у меня взныла. Думается - человек этот пришел сменить меня на
земле.
Жена начала утешать его.
- Полно-ко! Мало ли теперь людей из деревень в город идет.
- То-то и есть, что идут. Я тебе покаместь ничего не скажу, дай -
подумаю.
Через пятеро суток Баймаков слег в постель, а через двенадцать - умер,
и его смерть положила еще более густую тень на Артамонова с детьми. За
время болезни старосты Артамонов дважды приходил к нему, они долго
беседовали один на один; во второй раз
Баймаков позвал жену и, устало сложив руки на груди, сказал:
- Вот - с ней говори, а я уж, видно, в земных делах не участник. Дайте
- отдохну.
- Пойдем-ка со мной, Ульяна Ивановна, - приказал Артамонов и, не
глядя, идет ли хозяйка за ним, вышел из комнаты.
- Иди, Ульяна; уповательно - это судьба, - тихо посоветовал староста
жене, видя, что она не решается следовать за гостем. Она была женщина
умная, с характером, не подумав - ничего не делала, а тут вышло как-то так,
что через час времени она, возвратясь к мужу, сказала, смахивая слезы
движением длинных, красивых ресниц:
- Что ж, Митрич, видно, и впрямь - судьба; благослови дочь-то.
Вечером она подвела к постели мужа пышно одетую дочь, Артамонов
толкнул сына, парень с девушкой, не глядя друг на друга, взялись за руки,
опустились на колени, склонив головы, а Баймаков, задыхаясь, накрыл их
древней, отеческой иконой в жемчугах:
- Во имя отца и сына... Господи, не оставь милостью чадо мое единое!
И строго сказал Артамонову:
- Помни, - на тебе ответ богу за дочь мою! Тот поклонился ему,
коснувшись рукою пола. |