|
Наталья, суров я был с тобой, ну, ничего... Мальчишек! Петруха, Олеша - дружно живите. С народом поласковей. Народ - хороший. Отборный. Ты, Олеша, женись на этой, на своей... ничего! - Батюшка - не оставляй нас, - просит Петр, опускаясь на колени, но Алексей толкает его в спину, шепчет: - Что ты? Не верю я... Наталья рубит кухонным ножом лед в медном тазу, хрустящие удары сопровождает лязг меди и всхлипывания женщины. Никите видно, как ее слезы падают на лед. Желтенький луч солнца проник в комнату, отразился в зеркале и бесформенным пятном дрожит на стене, пытаясь стереть фигуры красных длинноусых китайцев на синих, как ночное небо, обоях. Никита стоит у ног отца, ожидая, когда отец вспомнит о нем. Баймакова то расчесывает гребнем густые курчавые волосы Ильи, то отирает салфеткой непрерывную струйку крови в углу его губ, капли пота на лбу и на висках, она что-то шепчет в его помутневшие глаза, шепчет горячо, как молитву, а он, положив одну руку на плечо ей, другую на колено, отяжелевшим языком ворочает последние слова: - Знаю. Спаси тебя Христос. Хороните на своем, на нашем кладбище, не в городе. Не хочу там, ну их... И с великой кипящей тоскою он шептал: - Эх, ошибся я, господи... Ошибся... Пришел высокий, сутулый священник с Христовой бородкой и грустными глазами. - Погоди, батя, - сказал Артамонов и снова обратился к детям: - Ребята - не делитесь! Живите дружно. Дело вражды не любит. Петр, - ты старший, на тебе ответ за всё, слышишь? Уходите... - Никита, - напомнила Баймакова. - Никиту - любите. Где он? Идите. После... И Наталья... Он умер, истек кровью, после полудня, когда солнце еще благостно сияло в зените. Он лежал, приподняв голову, нахмуря восковое лицо, оно было озабочено, и неплотно прикрытые глаза его как будто задумчиво смотрели на широкие кисти рук, покорно сложенных на груди. Никите казалось, что все в доме не так огорчены и напуганы этой смертью, как удивлены ею. Это тупое удивление он чувствовал во всех, кроме Баймаковой, она молча, без слез сидела около усопшего, точно замерзла, глухая ко всему, положив руки на колени, неотрывно глядя в каменное лицо, украшенное снегом бороды. Петр вытянулся, говорил излишне и неуместно громко, входя в комнату, где лежал отец и, попеременно с Никитой, толстая монахиня выпевала жалобы Псалтыря: Петр вопросительно заглядывал в лицо отца, крестился и, минуты две-три постояв, осторожно уходил, потом его коренастая фигура мелькала в саду, на дворе, и казалось, что он чего-то ищет. Алексей хлопотливо суетился, устраивая похороны, гонял лошадь в город, возвращался оттуда, вбегал в комнату, спрашивал Ульяну о порядке похорон, о поминках. - Погоди, - говорила она, и Алексей исчезал, потный, усталый. |
