|
.. Никита подбежал к отцу, тот, икнув, плюнул кровью под ноги ему и сказал глухо: - Кровь. Лицо его посерело, глаза испуганно мигали, челюсть тряслась и всё его большое, умное тело испуганно сжалось. - Ушибся? - спросил Никита, схватив его за руку, - отец пошатнулся на него, толкнул и ответил негромко: - Пожалуй, - жила лопнула... - Земли поешь, говорю... - Отстань, - уйди! И, снова обильно плюнув кровью, Артамэнов пробормотал с недоумением: - Текёт. Где Ульяна? Горбун хотел бежать домой, но отец крепко держал его за плечо и, наклонив голову, шаркал по песку ногами, как бы прислушиваясь к шороху и скрипу, едва различимому в сердитом крике рабочих. - Что такое? - спросил он и пошел к дому, ша-га-я осторожно, как по жердочке над глубокой рекою. Баймакова прощалась с дочерью, стоя на крыльце, Никита заметил, что, когда она взглянула на отца, ее красивое лицо странно, точно колесо, всё повернулось направо,потом налево и поблекло. - Льду давайте, - закричала она, когда отец, неумело подогнув ноги, опустился на ступень крыльца, всё чаще икая и сплевывая кровь. Как сквозь сон, Никита слышал голос Тихона: - Лед - вода; водой крови не заменить... - Земли пожевать надо... - Тихон, скачи за попом... - Поднимайте, несите, - командовал Алексей; Никита подхватил отца под локоть, но кто-то наступил на пальцы ноги его так сильно, что он на минуту ослеп, а потом глаза его стали видеть еще острей, запоминая с болезненной жадностью всё, что делали люди в тесноте отцовой комнаты и на дворе. По двору скакал Тихон на большом черном коне, не в силах справиться с ним; конь не шел в ворота, прыгал, кружился, вскидывая злую морду, разгоняя людей, - его, должно быть, пугал пожар, ослепительно зажженный в небе солнцем; вот он, наконец, выскочил, поскакал, но перед красной массой котла шарахнулся в сторону, сбросив Тихона, и возвратился во двор, храпя, взмахивая хвостом. Кто-то кричит: - Мальчишки, бегом... На подоконнике, покручивая темную острую бородку, сидит Алексей, его нехорошее, немужицкое лицо заострилось и точно пылью покрыто, он смотрит, не мигая, через головы людей на постель, там лежит отец, говоря не своим голосом: - Значит - ошибся. Воля божия. Ребята - приказываю: Ульяна вам вместо матери, слышите? Ты, Уля, помоги им, Христа ради... Эх! Вышлите чужих из горницы... - Молчи ты, - протяжно и жалобно стонет Баймакова, всовывая в рот ему кусочки льда. - Нет здесь чужих. Отец глотает лед и, нерешительно вздыхая, говорит: - Греху моему вы не судьи, а она не виновата. Наталья, суров я был с тобой, ну, ничего. |
