Наталья любила кормить его пшеничным хлебом с патокой, он сам научился
макать куски хлеба в чашку патоки; радостно рыча, покачиваясь на мохнатых
ногах, совал хлеб в розовую зубастую пасть, обсасывал липкую, сладкую лапу,
его добродушные глазенки счастливо сияли, и он тыкал башквй в колени
Натальи, вызывая ее играть с ним. С этим милым зверем можно было говорить,
он уже что-то понимал.
Но однажды Алексей напоил его водкой, пьяный медведь плясал,
кувыркался, залез на крышу бани и, разбирая трубу, стал скатывать кирпичи
вниз; собралась толпа рабочих и хохотала, глядя на него. С того дня почти
каждый праздник Алексей, на пвтеху людям, стал поить медведя, и зверь так
привык пьянствовать, что гонялся за всеми рабочими, вт которых пахло вином,
и не давал Алексею пройти по двору без того, чтоб не броситься к нему. Его
посадили на цепь, но он разломал свою конуру и с цепью на шее, с бревном на
другом конце ее, стал ходить по двору, размахивая лапами, мотая башкой. Его
хотели поймать, он оцарапал ногу Тихона, сбил с ног молодого рабочего
Морозова и ушиб Никиту, хватив его лапой по бедру. Тогда прибежал Алексей с
рогатиной, он с разбега воткнул ее в живот зверя, Наталья видела из окна,
как медведь осел на задние ноги и замахал лапами, он как бы прощения просил
у людей, разъяренно кричавших вокруг его. Кто-то угодливо сунул в руки
Алексея острый плотничный топор, припрыгивая, остробородый деверь ударил
его по лапе, по другой, медведь рявкнул, опустился на изрубленные лапы, из
них направо и налево растекалась кровь, образуя на утоптанной земле
густо-красные пятна. Жалобно рыча, зверь подставил голову под новый удар
топора, тогда Алексей, широко раскорячив ноги, всадил топор в затылок
медведя, как в полено, медведь ткнулся мордой в кровь свою, а топор так
глубоко завяз в костях, что Алексей, упираясь ногою в мохнатую тушу, едва
мог вырвать топор из черепа. Жалко было медведя, но еще более было жалко
знать, что бесстрашный, ловкий, веселый озорник деверь путается с какой-то
ничтожной девчонкой, а ее, Наталью, не видит.
Деверя все хвалили за ловкость, за храбрость, свекор, похлопывая его
по плечу, кричал:
- А говоришь - больной? Ах ты...
Никита убежал со двора, а Наталья так плакала, что муж удивленно и с
досадой спросил ее:
- Ну, а если человека убьют при тебе, что ж ты тогда будешь делать?
И, как на маленькую, крикнул:
- Перестань, дура!
Ей показалось, что он хочет ударить, и, сдерживая слезы, она вспомнила
первую ночь с ним, - какой он был тогда сердечный, робкий. Вспомнила, что
он еще не бил ее, как бьют жен все мужья, и сказала, сдерживая рыдания:
- Прости, жалко очень.
- Жалеть надо меня, а не медведя, - ответил он негромко и уже
ласковее.
Когда она впервые пожаловалась матери на суровость мужа, та, памятно,
сказала ей:
- Мужик - пчела; мы для мужика - цветы, он. |