***

На другой день я еще раз внимательно перечитала сводку. Ничего особо интригующего в ней не было. В качестве возможной причины пожара называлось неосторожное обращение с огнем при курении. Единственным, что наводило на некоторые размышления, было упоминание о том, что пожар случился после того, как было принято решение о назначении нового главного редактора. Вронский об этом почему то мне не сказал. Что то во всей этой истории мне определенно не нравилось, и я решила пойти к Спозараннику.

– Глеб, что ты думаешь про пожар в «Сумерках»?

– Думаю, что Вронский плохо сумел скрыть свою радость по этому поводу.

– Ты уверен в том, что он причастен к пожару?

– В этом уверены все, хотя прямых доказательств нет. Сработано чисто.

– И что – других версий нет?

– Конечно, есть – пожар действительно мог быть случайным. Или – его мог устроить новый редактор «Сумерек»

Андрей Грустнев, чтобы потом свалить все Вронского.

– Может, стоит заняться этим делом? – спросила я.

– Наш отдел заниматься этим не будет, – отрезал Глеб. – Василий Петрович Вронский, кстати, уже звонил Обнорскому, просил помощи.

– Тогда почему ты не хочешь об этом писать?

– Валентина Ивановна, вы, кажется, нынче в архивном отделе работаете? – поинтересовался Спозаранник. – Вот идите и архивируйте то, что положено. В роли расследователя вы проявили себя достаточно, а ваше личное знакомство с Вронским – еще не повод для того, чтобы писать о нем в газете.

«Уже пронюхал», – в ужасе подумала я и тут же успокоила себя тем, что всего Глеб знать не может. Поэтому вслух сказала:

– Твои секретные источники работают безукоризненно.

– На том стоим, – отчеканил Спозаранник, давая мне понять, что наша беседа подошла к логическому завершению.

***

В архивно аналитическом отделе Агеева в одиночестве сидела над сводкой.

– Помочь? – спросила я.

– Да нет, – ответила Марина Борисовна. – Уже почти все. Займись лучше газетами.

Ежедневный, обязательный просмотр газет был мукой для меня. Количество вырезок и ксерокопий, которые следовало разложить по многочисленным папкам и завести в компьютер, наводили на меня безотчетную тоску.

– Валя, – обратилась ко мне Агеева, – как ты думаешь, какую рубрику следует поставить к такой информации: мужик топором разрубил жену на части, а сам сиганул в окно с шестого этажа?

– Окна. Расчлененные трупы. Любовь, – без запинки продиктовала я, просматривая очередную газету.

Внезапно мое внимание привлек броский заголовок «Пожар получил наименование циничного». Нет, в статье шла речь не о редакции «Сумерек Петербурга», а о неведомом фонде социальной защиты, но слово «циничный» прочно засело у меня в мозгу. Я опять вспомнила Вронского, его звонок и то, что он солгал мне, сказав, что не звонил Обнорскому. Но зачем?

– Марина! Ты знаешь Вронского? – спросила я Агееву.

– В каком смысле? – Моя начальница оторвала взгляд от компьютера и сладко потянулась.

– Не в этом, – сказала я, глядя на ее высокую грудь, плотно обтянутую фирменной блузкой.

– Фи, – поморщилась Марина Борисовна. – В этом смысле Вронский меня никогда не интересовал.