Изменить размер шрифта - +
Это были четыре толстые тетради по девяносто шесть листов, исписанные плотно, разборчиво, практически без помарок и исправлений, которыми обычно изобилуют рукописи.

Я взял одну из тетрадей – верхнюю. Открыл и прочитал название: «ПРОКУРОР – FOREVER»… Вот это номер! Я поднял на Алексея взгляд.

– Извините, – произнес он, – я позволил себе использовать название вашего романа.

– Ничего, – сказал я. Я уже начал догадываться, что передо мной больной человек. Степень его болезни должны определить психиатры – не мое это дело, но мне кажется, что болезнь зашла далеко.

– Вы посмотрите? – спросил он.

– Конечно. – Я прочитал первую страницу текста и нисколько не удивился, что Алексея не печатают… Я бы, вероятно, не смог прочитать даже десяток страниц такой «литературы». А он принес четыре тетради по девяносто шесть листов!

Я закрыл «ПРОКУРОРА – FOREVER», отложил в сторону. Зверев кашлянул и спросил:

– А вы кем работаете, Алексей?

– А? Что? Я, собственно, сейчас не работаю… временно.

– А по специальности вы кто? – спросил Зверев.

– Я – медик… Работал фельдшером.

– Понятно, – кивнул Зверев. – Полезная профессия.

– Да, да, конечно… Фельдшер – это еще не врач, но…

Сашка снова кивнул:

– Но тем не менее. Рану обработать, капельницу поставить, укол сделать – это ведь тоже необходимо. Можете?

– А как же? А как же? – суетливо произнес Алексей. – Но меня, знаете ли, больше привлекает литература.

Я посмотрел на Сашку, Сашка прикрыл глаза.

– Литература, друг мой, – обратился я к Алексею, – требует огромной самоотдачи… Как, например, спорт. Вы спортом занимаетесь?

– Э э, последние годы – нет. Но раньше занимался – легкой атлетикой, волейболом… немного – боксом.

– Это хорошо, – похвалил я. – Так вот, литература требует самоотдачи. Но не только. Она требует гораздо большего: глубины чувств, искренности, внутреннего наполнения. Это все необходимо культивировать в себе, тренировать. Очень полезно в этом отношении вести дневники. Вы пишете дневник?

– Э э… дневник? Нет, не пишу… Я, собственно, никогда об этом не думал.

– Зря, – сказал я. – Зря, Алексей Васильевич. Если бы вы вели дневник, нам было бы легче понять, что привело вас к убийству.

И – тишина. В лице – ни кровинки… Глаза… Испарина на лбу… Пальчики, пальчики задрожали. «Когда ты, фельдшер литератор, вводил героин в вену Лепешкина, пальчики не дрожали?» – подумал я. А потом произнес это вслух.

– Нет, – тихо сказал убийца, – не дрожали.

Я на убийцу не смотрел. Я смотрел в окно, за окном летели листья, и воздух был прозрачен. А убийца продолжал свой нескончаемый рассказ:

– Я никому не хотел зла. Понимаете, никому! Я хотел справедливости! Я хотел помочь. Вам хотел помочь, Андрей. Я ваш поклонник, фанат. Я даже хотел организовать фан клуб «Обнорский – FOREVER»… Мне для себя ничего не надо. И я очень обрадовался, когда узнал, что будет сниматься фильм. И что мой брат будет работать на этом фильме. Я мечтал сняться в этом фильме. На втором плане, в эпизоде, в массовке. А потом я узнал, что вас… Вас!.. Будет играть этот слащавый урод Беркутов! Я сразу понял, что это беда, что это катастрофа. Что фильм будет испорчен. А брат сказал, что так решил режиссер. Бесповоротно. Но я все равно никому не хотел зла. Я просто хотел помочь… Начались съемки. Я почти каждый день расспрашивал брата о съемках, актерах, о вас и об Агентстве.

Быстрый переход