– Давить их надо, – сказала строгая гримерша. – Проходу нормальным людям от них нет.

Актер Миша Беляк возразил:

– Давить надо торговцев. А сами то наркоманы – больные люди. Их лечить надо, по сути – спасать.

– Кого можно еще спасти, – сказал ассистент оператора, – а кого уж и не спасешь. Вот у моего брата недавно приятель от передозировки умер. А ведь талантливый был художник…

Меня как по голове стукнули. Вокруг звучали голоса, но я их не слышал. Открывались и закрывались рты, шевелились губы… Что то весело говорил мне Ян, я кивал и, кажется, улыбался даже. «Вот у моего брата недавно приятель от передозировки умер. А ведь талантливый был художник». Я повернулся к ассистенту:

– Кстати, вы говорили, что на вашего брата тоже нападение было?

– Было. Совсем, сволочи, распоясались. Ударили по голове, куртку сняли.

– Как его самочувствие?

– Ничего, он мужик здоровый, молодой.

– А как зовут брата то?

– Алексей. Горячий, кстати, ваш поклонник, Андрей.

– Спасибо.

– Несколько раз мне говорил: «Ты же Обнорского знаешь. Познакомь. Я хоть автограф возьму».

– Так в чем проблема? – спросил я как можно небрежнее.

– Неудобно как то. Стоит ли из за автографа?

– Да бросьте вы. Пусть заходит в любое время, будет ему автограф.

***

И – пришла катастрофа. Я уже чувствовал, что она придет. Вот только не знал, с какой стороны. Так, в общем то, всегда и бывает. Утром стало известно, что расстреляли Нонну и Князя. С Нонной, сказали врачи, все будет в порядке – пуля попала в легкое, но страшного ничего нет, на ноги ее поставят. А вот Зураб… С Зурабом беда. Лежит в реанимации, в состоянии комы.

Я поехал в хирургию ВМА. Там столкнулся с Модестовым и Аней Соболиной. Аня была бледна, прижимала к глазам платочек. Модестов ходил из угла в угол… взъерошенный, бордовый. Меня он обжег взглядом, но сначала ничего не сказал.

Я подошел и спросил:

– Как?

– Плохо, – сказал он.

Испуганно посмотрела Анна. Я положил руку на плечо Модестову, но он руку сбросил и почти выкрикнул:

– Все! Все, хватит в детективов играть, дорогой Шеф. Наигрались и доигрались. Нонка больше работать в Агентстве не будет… Понял? Я не позволю, понял?

– Понял, – ответил я.

Модестов хотел еще что то сказать, но не сказал, а только махнул рукой и отвернулся к окну. Я сел на диван рядом с Анькой. Хотелось выть.

***

Алексей Кириллов был здорово похож на брата, только моложе и без усов. Он несколько смущался, и это выглядело даже как то мило… Если не думать о том, что он хладнокровно вкатил своему приятелю Владимиру Лепешкину смертельную дозу героина.

Мы сидели против друг друга, а Зверев устроился неподалеку от двери – блокировал выход. В ящике письменного стола крутился диктофон. Микрофон, направленный на Алексея, я замаскировал бумагами. Партизанщина и самодеятельность, но других вариантов не было…

Алексей говорил быстро, сбиваясь:

– Понимаете ли, Андрей Викторович, я, собственно, давно хотел с вами познакомиться… Я – поклонник ваш… И, собственно, сам пишу… пытался писать… но, понимаете ли…

– Не печатают? – спросил я.

– Нет, – вздохнул он, – не печатают. Я… вот… принес кое что. Может быть, вы посмотрите? – Он положил на стол «кое что». Это были четыре толстые тетради по девяносто шесть листов, исписанные плотно, разборчиво, практически без помарок и исправлений, которыми обычно изобилуют рукописи.