– Доброе утро, – сказал я.

– Похоже, что доброе, – быстро произнес Танненбаум и, нагнувшись ко мне, добавил:

– Похоже, мы обнаружили вора.

– Да ну?

– Ну да! Светлана (кивок на журналистку) видела, как Татьяна прячет ее платье в свой шкаф…

"Господи, – подумал я, – опять шкаф?

Какой еще шкаф? Разве мало одного «сюрприза» в шкафу?"

– Какой еще шкаф? – спросил я, и Танненбаум, поняв, о чем я подумал, усмехнулся.

Света затараторила и рассказала, что она с Валей живет в номере семь… счастливый номер, правда?., а напротив, в номере восемь, живет Татьяна. Она одна живет. Сегодня утром, буквально пять минут назад, Света заглянула к Тане, чтобы попросить утюг.

И вдруг увидела, что Таня поспешно прячет в шкаф ее, Светино, платье… понимаете?

– Понимаю, – сказал я. – А вы, Светлана, не ошиблись?

– Ну что вы! Тут ошибиться невозможно. Платье – эксклюзив, сшито в единственном экземпляре, в мастерской Козлевича.

– Это наш местный, екатеринбургский Юдашкин, – сказал Танненбаум. – Талант, талант! Гений. Его работами Запад восхищен. Какие письма он получает от ведущих кутюрье мира! Какие приглашения! Но – патриот! Патри о от. Никуда не едет, работает для своих!… Пойдемте?

– Куда? – спросил я.

– Как же… к подозреваемой Татьяне.

Найдем платье – решится вопрос. Отпадут ненужные сомнения.

– А если не найдем?

– Найдем! ~ горячо сказала Света. – Обязательно найдем. Ей деть то платье некуда: дверь Валя караулит. Если только в окно выбросить, но ведь все равно платье далеко не улетит… верно?

Я пожал плечами, подумал: «Опять шкаф», – и мы пошли наверх.

Напротив двери восьмого номера стояла Валя – караулила. Вид у нее был решительный, чувствовалось, что она готова задержать воровку драгоценного, уникального платья любой ценой. Я был настроен скептически. «Скорее всего, – думал я, – показалось платьишко то Свете в условиях всеобщей подозрительности…»

Танненбаум постучал в дверь с латунной цифрой восемь, и дверь сразу распахнулась.

Я стоял последним, участвовать в этом фарсе мне не хотелось… Дверь распахнулась, и в проеме показалась Татьяна – миловидная блондинка лет тридцати. На лице у нее была улыбка, которая, впрочем, сразу же и пропала. Еще бы! Лица Танненбаума и двух журналисток из седьмого номера не предвещали ничего хорошего.

– Татьяна, – строго, как комиссар продотряда кулаку, сказал Женя. – Нужно объясниться.

– Объясниться?

– Да. Скажите, Татьяна… э э… Марковна, есть ли в вашем номере не принадлежащие вам предметы? – строго спросил Танненбаум.

– Не принадлежащие мне? Полно! Перечислить?

– Да уж, будьте так любезны.

Татьяна Марковна ухмыльнулась. Толковая, видно, тетка и сразу просекла, что к чему. И теперь издевалась.

– Буду так любезна, Евгений Кириллович. В этой комнате мне не принадлежит диван, кровать, телевизор, стол и стулья, ваза… с цветами вместе, шторы, люстра, торшер, шкаф…

– Стоп! – сказал Танненбаум зло. – Давайте ка на шкафу и остановимся.

– Ага, – ответила Татьяна, глядя с прищуром, – на шкафу? Мы с вами? Или все вместе?

– Вопрос серьезный, Татьяна Марковна. Дело, собственно, в том, что есть основания… есть, видите ли, серьезные основания…

– Ну что же вы, господин Танненбаум? Наберитесь решимости.