– …с моим Валькой такое вытворяли.

Еще когда в школе учились. – На мгновение глаза тети Нины мечтательно затуманились. А я, признаться, впервые подумал, что у Кости Пирогова было детство.

Я как то привык о нем думать как о моем сержанте, а потом – моем старшине. До этого вечера Пирогов оставался для меня солдатом и бывшим солдатом. И хорошим, надежным парнем.

– И что было потом? – спросил я через силу: смутно знакомое имя не отпускало. Я лихорадочно перебирал варианты: нет, нет и снова нет. Проклятие!

– Валька теперь большой человек.

Эксперт. В Москве работает. Его в армию не взяли – он, еще когда в школе учился, сильно расшибся на мотоцикле. Полгода его в больнице выхаживали. Врачи – осторожно так – говорили, что и не встанет он на ноги. А потом… – Глаза тети Нины увлажнились от свежести давнего уже воспоминания, она промокнула их платочком. Я терпеливо ждал, что она скажет дальше. – Чаю хочешь, сынок? – спросила она. Точно так же спрашивала меня бабушка Рената, со стороны матери. В душе шевельнулось что то давно забытое.

Похоже, я становился слишком сентиментальным. Это все после разговора с Киром началось. Или – возраст? Как никак скоро сорок стукнет. Недолго осталось.

Я кивнул. Антонина Константиновна завозилась у плиты.

– А Костя Пирогов? Что с ним?

– Горе у него – жена с детишками погибли. Разом, в автокатастрофе.

– Я знаю, мне рассказывали.

Думай, Зураб! Думай! Сметании Юрий.

Юрий Сметании. Проклятие!

– Ты не подумай, что он пить начал.

Лучше бы запил, чем так… Почернел он весь. На мертвеца живого стал похож. А недавно тут такое случилось.

Тетя Нина налила мне чай в легкую нарядную чашку, придвинула сахарницу.

– Что? – Признаться, я был готов услышать все, что угодно.

– Недели три назад друг его – Юрка Сметании – сгорел на пожаре. Даже мать его с трудом узнала. Мы с ней дружили когда то. Когда Юрка из армии вернулся, она за город перебралась, на дачу к дальним родственникам. Юрку в закрытом гробу хоронили.

– А Костя? – Я напрягся.

– Он вообще не в себе. Из квартиры, похоже, не выходит. Разве только по ночам: кушать то ему надо что то. Через дверь слышно – музыка на всю катушку.

Иногда – бутылки звенят. И все.

«…И мертвые с косами стоят», – почему то вспомнил я «Неуловимых мстителей». Мне всегда там Яшка цыган нравился. «Идиот, – сразу же одернул я себя. – В такой момент…»

Я встал:

– Антонина Константиновна, я поднимусь к нему. Может быть, мне Костя откроет.

– Попытайся, сынок. Может, у тебя получится.

Ни тетя Нина, ни я – мы не верили, что у меня получится. И все таки…

Антонина Константиновна отперла мне дверь:

– Пятый этаж, направо от лифта. Ты потом заходи, сынок. Не убегай сразу.

– Конечно. – Я нажал кнопку вызова лифта.

В шахте что то загудело, звук приблизился. Двери кабины открылись с легким, почти старческим дребезжанием.

На пятом этаже лифт выдохнул меня на темную площадку. Я повернул направо, помедлил перед тяжелой металлической дверью.

С другой стороны смутно доносилась музыка. Вроде бы – Гэри Мур. Длинный гитарный проигрыш, похоже, достиг своего апогея.

Я нажал кнопку звонка.

Его трель заглушила гитара. Мне показалось, что музыка стала чуть тише. Потом вроде бы послышались шаги. Осторожные, как и должны быть у человека, который подкрадывается к двери.

Я позвонил еще раз.

Постучал в дверь кулаком.