По– моему, она торопилась вовсе не для того, чтоб отписывать отчеты об инициативах Спозаранику. Честно говоря, мне нравится Нонна, она добрая девушка, но иногда ее энергия меня пугает. Этот постоянный безумный огонь в ее глазах…

Такой, наверное, был у фанатиков революционеров, например, у Веры Засулич.

Я думала, что с рождением двойни она станет нормальным человеком, но, кажется, получилось наоборот.

Не понимаю, что человеку еще нужно?

Прекрасные дети, сносный муж… Главное для человека – это ведь семья, все остальное второстепенное, и не стоит этими вещами так увлекаться.

Единственное, что меня смогло отвлечь от семьи – это, как ни странно, написание новеллы. На мой взгляд, она у меня так здорово получалась, только с интригой были небольшие сложности. У моей новеллы ее либо не было, либо она выглядела так, что я ее не смогла распознать.

Я вспомнила – Обнорский велел мне поинтересоваться у Соболина, что такое интрига. Я открыла дверь в репортерский.

Мужа там, как всегда, не оказалось – видимо, убежал на задание. В кабинете были только Завгородняя и Каширин.

– Светка, как твоя новелла? – поинтересовалась я.

– О, классно. Мне так понравилось.

Когда я выйду замуж за миллионера и состарюсь, я вплотную займусь художественным творчеством. Куплю виллу, сяду в ней и буду писать эротические триллеры.

– А я вот не могу понять, что такое интрига.

– Это просто. Представь, читаешь ты книжку. Читаешь, читаешь, читаешь. Доходишь до интриги – и тут у тебя аж дыхание захватывает, так хочется дочитать до конца. Читаешь и не успеваешь думать, читаешь и читаешь… А потом – развязка, хлоп, и неинтересно. – Светка выдохнула и обмякла. – В общем, как в сексе: все точно так же, прелюдия, то есть завязка, кульминация, развязка.

Каширин, беззастенчиво подслушивавший наш разговор, делая вид, что играет на компьютере, повернулся на стуле и с интересом спросил:

– Светочка, ты все книжки так читаешь?

– Да я, честно говоря, их почти не читаю, – не почувствовав подвоха, ответила Завгородняя.

– А я хотел предложить вместе книжку почитать. На днях купил. Называется «Заводной апельсин». Слышала?

– Ой, да… Что то сельскохозяйственное?

Тут в кабинет заглянул Скрипка и, увидев красное от едва сдерживаемого смеха лицо Каширина, любопытно протиснулся в дверь полностью.

– Отчасти да. Светка! – продолжал издеваться Каширин. – Ты никогда не думала в школу устроиться преподавателем литературы?

– Нет, я детей не люблю.

– Бывает. Однако любовь или нелюбовь к детям не сказывается на их окончательном количестве. – Скрипка решил поддержать разговор. – Был у меня один знакомый. Он очень не любил детей. Ну просто до дрожи в коленках. Но он очень любил женщин.

И женщины любили его, потому что он был красивый, богатый и глупый. Мой знакомый любил женщин бескорыстно, что нельзя сказать о них. Они норовили от него забеременеть, и беременели. По две три штуки в неделю. А мой знакомый был честный и порядочный человек и считал своим долгом на них жениться. Но на всех жениться он не мог и от этой коллизии еще больше не любил детей. А женщины все беременели и беременели – видимо, у моего знакомого такой организм был, что стоило ему только к женщине прикоснуться, как она тут же беременела…

Последнюю фразу услышала Агеева, проходившая мимо. Кардинально изменив траекторию, она завернула в кабинет:

– Кто беременела? – грозно спросила она Скрипку.

– Да так, знакомая одного моего знакомого… – пробормотал он.

– Ага. То то я гляжу, Горностаева бледная ходит в последнее время. Доигрались! – Агеева развернулась и, хлопнув дверью, вышла из кабинета.