– Ага. То то я гляжу, Горностаева бледная ходит в последнее время. Доигрались! – Агеева развернулась и, хлопнув дверью, вышла из кабинета.

Минуту все сидели молча. Скрипка, побледневший, видимо, из солидарности с Горностаевой, развел руки и двинулся к выходу.

– Так что дальше с твоим знакомым было? – спросила Завгородняя.

– Женился…

– На всех?

– Ага. В Турцию уехал и женился, – скорбно произнес Скрипка и тоже ушел.

Что– то подсказывало мне  скорбит он совсем не из за своего знакомого.

– Вот, Анна Владимировна, теперь тебе понятно, что такое интрига? – Каширин многозначительно поднял брови.

***

– Соболина! – Обнорский был сегодня не в духе и явно настроился похамить. – И это называется «детективная новелла»? Где здесь детектив, где здесь интрига, где здесь, твою мать, новелла?

Обнорский швырнул передо мной пачку листов, которые я ему отдала накануне.

Я отшатнулась. Мне хотелось плакать, но я сжала кулаки и твердо ответила:

– Если вы, Андрей Викторович будете сдержаннее в выражениях, я готова выслушать суть ваших претензий к моей новелле.

– «Выслушать!» – передразнил Обнорский, сбавляя обороты и усаживаясь в кресло. Я так и осталась стоять. – Ладно.

Слушай сюда. Я просил, чтоб в новелле были секс, эротика, интрижки. Где оно?

– Как – где? – Я была возмущена. Уж чего чего, а эротики там хватает. Я схватила листы и стала показывать Обнорскому. – Вот. И вот. И тут чуть чуть. А здесь вообще две страницы. А вот это?

– Что «это»? «Самойлов нежно раздвинул мне ноги…» – это ты считаешь эротикой? – Обнорский удивленно посмотрел на меня. – Эротика с собственным мужем?

Запомни – секс, эротика и порнография – это когда мы с тобой, или ты с Повзло, или там с Кашириным, как хочешь. А с собственным мужем – это картины семейного быта. Я хочу интриг на стороне!

– Как? С кем? – я растерялась.

– С кем хочешь. Далее. Чем занимается твоя героиня? Любит собственного мужа, ходит в магазин и путается под ногами остальных сотрудников Агентства. Где расследование?

– Ну, там труп есть…

– А толку? Расследование одним трупом не ограничивается. Героиня должна ходить, думать, разговаривать. А она у тебя какая то вялая. И этой, интриги, нету. – Обнорский опять нарисовал в воздухе женскую фигуру. – Переделывай. Знаешь что напиши? Ту историю с похищением твоего сына, помнишь?

Я кивнула. Конечно, помню. Такое вряд ли забудешь. Только вспоминать не очень хотелось – а уж тем более делать достоянием публики историю про суку прокуроршу, с которой спутался мой муж и которая устроила похищение Антошки…

Видя мое смятение, Обнорский бескомпромиссно приказал:

– Пиши, пиши. Чтоб пятнадцатого текст был у меня на столе, и эротики побольше. Все. Иди.

Только вечером я вспомнила, что опять не позаботилась о запросе в ГБР насчет квартиры Ягодкина…

***

– Ты что, забыла? Мы же договаривались… – На пороге стоял Артемкин, протягивая мне бледную розу. Джентльменский; жест смотрелся еще трогательнее оттого, что Артемкин был в ярком спортивном костюме и кроссовках.

***

О, у меня совершенно вылетело из головы, что я договорилась с ним ехать искать Ягодкина в южное садоводство. Вспомни я об этом раньше, я бы перезвонила ему накануне, отказалась бы. Мне совершенно не хотелось ехать, особенно после того, что рассказал Тараканников.