– Ладно, не хочешь говорить – не надо. Вот только объясни мне, зачем ты в этот блудняк еще и Зураба с Железняк втянул? А если бы вас там всех троих замели? Да что замели – просто убить же могли. Ты об этом подумал?

Я сделал недоуменное лицо: мол, при чем здесь вообще Нонка и Гвичия?

– Шах! Вот только не надо делать из меня идиота. Мне с утра жаловался Модестов, что вы втроем где то полночи зависали. Они с Нонкой совершенно разругались, потому что она ни в какую не говорит, где вы были… И совершенно правильно делает, между прочим… В общем, так.

Я еще с ребятами лично поговорю – и чтобы в Агентстве про это ни единая душа ничего не знала. Ясно? Надеюсь, ты там по серьезному не наследил, по крайней мере – трупов после себя не оставил?

Обнорский вышел из за стола, закурил и раскрыл одну из папок, откуда высыпался с десяток фотографий.

Мы бросились их подбирать.

– Вот ведь суки, – ругнулся Обнорский, разглядывая одну из фоток, на которой он был запечатлен с какой то полуголой девицей, – даже не помню, в каком же это году было снято? А главное, где они этот снимок достали?

– А кто это? – беспардонно поинтересовался я.

– Да так, грехи студенческой молодости, – уклончиво отмахнулся шеф и, сделав пару затяжек, неожиданно ударился в воспоминания:

– Хорошая девчонка была, между прочим. Можно сказать, первая настоящая любовь.

Я, помнится, так в нее втрескался, что начал было даже стихи писать. – Он задумался, вспоминая, и потом продекламировал:

Ах, какая ты вся есенинская,

Взгляд глазишь твоих растревожил,

И печальный я вышел на Ленинском,

Окунувшись в унылые рожи.

Мы собрали рассыпавшиеся фотографии, и Обнорский вместе с остальными папками запер их в сейф.

Я увидел, что одна из фоток, на которой Обнорский был запечатлен уже явно с какой то другой своей любовью, так и осталась лежать на полу, однако вида не подал.

– Ладно, Виктор Шеф протянул мне руку. – В конце концов, будем считать, что победителей не судят. Да, ты сам то как – не зря туда сходил? Решил свои проблемы?… Ну и отлично. Все. Давай ка, позови там остальных…

***

Ожидавшее в коридоре начальство оживленно обсуждало мою судьбу. Похоже, они не надеялись, что я выйду от шефа столь подозрительно спокойный и вполне живой. После того, как мы все снова собрались в кабинете, Обнорский обвел взглядом присутствующих и заявил:

– Господа! Хочу сообщить вам, что в последнее время Виктор Михайлович Шаховский по моему поручению занимался специальным секретным заданием, которое требовало строжайшего соблюдения конспирации. Только что Виктор Михайлович доложил мне об успешном завершении расследования, в связи с чем в вашем присутствии я хочу поблагодарить его за отлично проделанную работу и соответственно прошу подготовить приказ о его премировании.

Больше других эта пламенная речь Обнорского ошарашила Скрипку. Он долго не мог прийти в себя, а потом наконец выдавил:

– Как же так. Он же пейджер потерял. Проверка еще не закончена.

Я продемонстрировал Алексею Львовичу числящееся за мной казенное имущество и в тон Обнорскому пояснил, что сцена с утерей пейджера была инсценирована, конечно же, сугубо в интересах исполняемого мною секретного задания. В это время внимание Каширина привлек валявшийся на ковре снимок. Он поднял его и удивленно присвистнул:

– Ого… Ах, какая женщина, а, Андрей Викторович? Мне б такую…

Договорить, какую именно, Родион не успел. Смутившийся шеф выхватил у него фотографию и сунул ее в стол, пробурчав при этом, что то типа «фотомонтаж» и «враги подбросили». Похоже, ему не особенно поверили, поэтому Обнорский поспешил замять тему и подвести черту под нашей встречей:

Ну все, Виктор.