|
Наверное, я как раз и пыталась отомстить ему за некогда оскорбленное чувство собственного достоинства. Хотела, чтобы он всю оставшуюся жизнь жалел о том, что потерял меня. А коварный Кричевский, вместо того чтобы сокрушаться, увел у меня картину. Но теперь я уже не была той наивной дурочкой и не собиралась лить горьких слез. Я решила во что бы то ни стало спасти терпящий бедствие фрегат. И я ко всему была готова. Ведь Марк сам говорил, что коллекционер может пойти на все – предать, украсть и даже убить. Что ж, он уже предал и уже украл, а дальше, как в песенке поется – «блеснула финка, прощай, Маринка…».
***
Кричевский долго отнекивался, ссылался на неотложные дела, но я настояла на встрече, для которой выбрала кафе на Невском – недалеко от уютного гнездышка, где мы с Марком провели несколько бессонных белых ночей. – Не сердись, Марина, но мои штаны поменялись, – виновато улыбаясь, говорил Марк и размешивал взбитые сливки в изящном бокале с кофе по ирландски. – Бизнес такая непредсказуемая вещь надеялся пробыть в Питере до сентября, а теперь вот вынужден лететь в Нью Йорк в конце недели. «Еще бы, – подумала я, – дело в шляпе: Порселлиса под мышку, и только тебя и видели». – Как жаль! Так значит, это наша последняя встреча? – Я горестно вздохнула. – Будь добр, Марк, сходи, возьми мне пирожное – тройной шоколад. Надо же чем то подсластить жизнь после такого убийственного известия. Марк безропотно поднялся и направился в другой зал к буфету с выложенными на витрине французскими сладостями. За соседним столиком сидели совсем юные парень с девушкой, по всему видно – иностранцы, и увлеченно надписывали открытки с видами Петербурга, которые через неделю другую будут разглядывать их родственники и друзья. Открыток была целая стопка. Молодые люди трудились, не покладая авторучек и не поднимая головы. Я достала из сумочки бумажный пакетик, всыпала его содержимое в кофе Марка. Рука моя не дрогнула, когда я размешивала в бокале белый порошок. Марк Кричевский заслуживал того, чтобы его напоили клофелином. Но где взять это воспетое в отечественных детективах средство, я не имела ни малейшего понятия. Зато мне был доступен фурасемид, известный в народе как эффективный мочегонный препарат. К тому же я точно знала, что таблетки фурасемида совершенно безвкусны и безвредны. – О чем ты думаешь? – спросила я. Вернувшийся с тройным шоколадом Марк был молчалив и задумчив. – О том, как ты прекрасна, – он улыбнулся мне ласково и безгрешно. – Надеюсь, поездка оказалась не бесполезной? Тебе будет чем привлечь посетителей в свою арт галерею? – Видишь ли, Марина… – Кричевский взял меня за руку, я ощутила тепло его ладони, а потом прикосновение губ к запястью. Усилием воли я подавила волну желания, которая всякий раз грозила захлестнуть с головой, когда Марк касался меня. – Я не умею просить прощения, Марина. – Марк коротко взглянул на меня и тут же отвел глаза. – Ты единственная, ради кого я пересилил свою гордыню, тщеславие и эгоизм… Марина, я прошу тебя простить… Ты знаешь за что… «За одно из двух, – лихорадочно соображала я, – либо за события двадцатилетней давности, либо за Порселлиса. Неужели он сейчас во всем сознается и вернет картину?» – Я действительно любил тебя. Настолько, насколько вообще мне дано Богом узнать это чувство. Но я авантюрист по натуре. В те годы я по глупости, по молодости попал в историю, хотел заработать денег, чтобы баловать свою панночку. Не хочется вспоминать, как все глупо вышло – антиквариат, перепродажа краденого. Менты вот вот должны были выйти на меня. Спасибо, добрые люди предупредили. |
