– Все, – сказал с унынием Симонэ и откинулся на спинку стула.

    Мозес воззрился на него.

    – Как – все? – спросил он с негодованием. – Но ему принесли филе?

    – М-м… Собственно… Нет, – сказал Симонэ.

    – Это наглость, – сказал Мозес. – Надо было вызвать метрдотеля. – Он с отвращением отодвинул от себя тарелку. – На редкость неприятную историю вы рассказали нам, Симонэ.

    – Уж какая есть, – сказал Симонэ, бледно улыбаясь.

    Мозес отхлебнул из кружки и повернулся к хозяину.

    – Сневар, – сказал он, – вы нашли негодяя, который крадет туфли?.. Инспектор, вот вам работа. Займитесь-ка на досуге. Все равно вы здесь бездельничаете. Какой-то негодяй крадет туфли и заглядывает в окна.

    Я хотел было ответить, что займусь обязательно, но тут чадо завело под самыми окнами своего Буцефала. Стекла в столовой задребезжали, разговаривать стало затруднительно. Все уткнулись в тарелки, а дю Барнстокр, прижав растопыренную пятерню к сердцу, расточал направо и налево немые извинения. Потом Буцефал взревел совсем уж невыносимо, за окнами взлетело облако снежной пыли, рев стремительно удалился и превратился в едва слышное жужжание.

    – Совершенно как на Ниагаре, – прозвенел хрустальный голосок госпожи Мозес.

    – Как на ракетодроме! – возразил Симонэ. – Зверская машина.

    Кайса на цыпочках приблизилась к господину Мозесу и поставила перед ним графин с ананасным сиропом. Мозес благосклонно посмотрел на графин и отхлебнул из кружки.

    – Инспектор, – произнес он, – а что вы думаете по поводу этих краж?

    – Я думаю, что это шутки кого-то из присутствующих, – ответил я.

    – Странная мысль, – неодобрительно сказал Мозес.

    – Нисколько, – возразил я. – Во-первых, во всех этих действиях не усматривается никаких иных целей, кроме мистификации. Во-вторых, собака ведет себя так, словно в доме только свои.

    – О да! – произнес хозяин глухим голосом. – Конечно, в доме только свои. Но ОН был для Леля не просто своим. ОН был для него богом, господа!

    Мозес уставился на него.

    – Кто это – ОН? – спросил он строго.

    – ОН. Погибший.

    – Как интересно! – прощебетала госпожа Мозес.

    – Не забивайте мне голову, – сказал Мозес хозяину. – А если вы знаете, кто занимается этими вещами, то посоветуйте – настоятельно посоветуйте! – ему прекратить. Вы меня понимаете? – Он обвел нас налитыми глазами. – Иначе я тоже начну шутить! – рявкнул он.

    Воцарилось молчание. По-моему, все пытались представить себе, чем все это кончится, если господин Мозес начнет шутить. Не знаю, как у других, а у меня лично картина получилась на редкость безотрадная. Мозес разглядывал каждого из нас по очереди, не забывая прихлебывать из кружки. Совершенно невозможно было понять, кто он таков и что здесь делает. И почему на нем этот шутовской лапсердак? (Может быть, он уже начал шутить?) И что у него в кружке? И почему она у него все время словно бы полна, хотя он на моих глазах уже прикладывался к ней раз сто и весьма основательно?.