– Да, – сказал он. – Я понимаю вас… Конечно: прежде всего манеры, а потом уже все остальное… Впрочем, вы правы. Господин Симонэ служит для меня неиссякаемым источником размышлений о разительном несоответствии между поведением человека, когда он отдыхает, и его значением для человечества, когда он работает.

    – Гм… – произнес я. Это было почище арапника.

    – Я вижу, вы не верите, – сказал хозяин. – Но должен вам заметить…

    Он замолчал, и я почувствовал, что в каминной появился еще кто-то. Пришлось повернуть голову и скосить глаза. Это было единственное дитя покойного брата господина дю Барнстокра. Оно возникло совершенно неслышно и теперь сидело на корточках рядом с Лелем и гладило собаку по голове. Багровые блики от раскаленных углей светились в огромных черных очках. Дитя было какое-то очень уж одинокое, всеми забытое и маленькое. И от него исходил едва заметный запах пота, хороших духов и бензина.

    – Метель какая… – сказало оно тоненьким жалобным голоском.

    – Брюн, – сказал я. – Дитя мое. Снимите на минутку ваши ужасные очки.

    – Зачем? – жалобно спросило чадо.

    Действительно, зачем? – подумал я и сказал:

    – Я хотел бы увидеть ваше лицо.

    – Это совершенно не нужно, – сказало чадо, вздохнуло и попросило: – Дайте, пожалуйста, сигаретку.

    Ну, конечно же, это была девушка. Очень милая девушка. И очень одинокая. Это ужасно – в таком возрасте быть одиноким. Я поднес ей пачку с сигаретами, я щелкнул зажигалкой, я поискал, что сказать, и не нашел. Конечно, это была девушка. Она и курила, как девушка – короткими нервными затяжками.

    – Как-то мне страшно, – сказала она. – Кто-то трогал ручку моей двери.

    – Ну-ну, – сказал я. – Наверное, это был ваш дядя.

    – Нет, – возразила она. – Дядя спит. Уронил книжку на пол и лежит с открытым ртом. И мне почему-то вдруг показалось, что он умер…

    – Рюмку бренди, Брюн? – сказал хозяин глухим голосом. – Рюмка бренди не помешает в такую ночь, а, Брюн?

    – Не хочу, – сказала Брюн и передернула плечами. – Вы еще долго будете здесь сидеть?

    У меня не стало сил слушать этот жалобный голос.

    – Черт возьми, Алек, – сказал я. – Вы хозяин или нет? Неужели нельзя приказать Кайсе провести ночь с бедной девушкой?

    – Эта идея мне нравится, – сказало дитя, оживившись. – Кайса – это как раз то, что надо. Кайса или что-нибудь в этом роде.

    Я в замешательстве опорожнил стакан, а дитя вдруг выпустило в камин длинный точный плевок и отправило следом окурок.

    – Машина, – сказало оно сиплым басом. – Не слышите, что ли?

    Хозяин поднялся, подхватил меховой жилет и направился к выходу. Я устремился за ним.

    На дворе бушевала настоящая метель. Перед крыльцом стояла большая черная машина, возле нее в отсветах фар размахивали руками и ругались.

    – Двадцать крон! – вопили фальцетом. – Двадцать крон и не грошом меньше! Черт бы вас подрал, вы что, не видели, какая дорога?

    – Да за двадцать крон я куплю тебя вместе с твоим драндулетом! – визжали в ответ.