— А будешь рабов себе искать, и над чёрным народом изгаляться… и я стал медленно наворачивать на свой кулак его бороду, подтягивая к себе всё ближе и ближе.

— А будешь изгаляться над моими людишками! Я тебя, паскуда, на кол посажу, да эликсиры живучести в тебя вливать буду. А чтобы над тобой и черти в аду смеялись, жаря на сковороде, так ещё и усилитель мужской силы в тебя волью!

— Ничего для тебя не пожалею, чтоб ты чувствовал… погань, и страдал, одновременно, от боли, и от желания, и была бы тебе боль желанна, мазохист ты мой, доморощенный. А смерть, как избавление от мук, накрыла бы тебя своей тенью очень нескоро.

— Но мучения твои на этом не будут окончены. Властью своей, и властью духов, которые мне подчиняются, я прокляну тебя, и будет твой дух вечно скитаться по этой земле, пока я не прощу тебя. Понял!!! Смерд…

Не знаю, что там подумали мои «крестьяне», но то, что все немножко побледнели, а виновник «торжества» затрясся, как в лихорадке, это было точно. Да и правда, похолодало как-то. Ветерок холодный дунул, да потянуло чем-то сернистым, не иначе, черти подслушивали.

Ан нет, это «крестьянин» немножко обосрался. Ну да, с кем не бывает! И я грешен, боюсь, когда страшно, а когда не страшно, то и не боюсь.

— Ступайте с Богом, мужики… Но помните… ять, что я — Йоанн Тёмный, а не Василий Тишайший. Ясно…ять вам?

Вся восьмёрка дружно закивала головами, и нервно поглядывая на моё копьё, с шевелящимися под порывами ветра шкурками змей, безвольно свисавшими с него, быстренько ретировалась восвояси, радуясь, что и дело решили, и живы остались. А я уж и забыл о них, не до того сейчас. Думу горькую думать надо, а не с прохиндеями разбираться.

Глава 18 Подготовка к войне (продолжение)

Мои чёрные батальоны тренировались за городом. Об этом ясно указывали клубы пыли, поднятые во время штыковых атак, а также дикий гомон и крик, раздававшийся оттуда.

Каждый десятник считал своим величайшим долгом пнуть кого-нибудь непутёвого, из числа подчинённых ему лично солдат. Многие винтовки уже представляли собою бесполезную палку со штыком. Вдоль полигона стояли ряды сплетённых из жёсткой травы и обмазанных глиной чучел солдат противника.

Все они были жёстко исколоты не одной сотней ударов штыков. Хорошо ещё, что у меня были учебные винтовки, из числа вышедших из строя и подобранных в качестве трофеев. Много такого добра вынесла на берег река Убанги, после прошлогоднего разгрома бельгийских наёмников, которые пока что и не показывались.

Батальоны размещались в казармах. Казармы я приказал построить наподобие огромных, вытянутых хижин. Они располагались прямоугольником, закрывая со всех сторон центр лагеря. В центре лагеря был установлен столб, с укреплённым на нём моим личным штандартом, рядом стоял высокий коптский крест, к которому подходили и молились принявшие православие чёрные воины.

Хижины были сделаны на метровых сваях, с настеленными нарами. Банановые листья покрывали крышу, державшуюся на столбах и поперечных балках. Стены были сплетены из ветвей кустарников, и обмазаны сверху глиной, чтобы горячий зной не проникал вовнутрь. Между стенами и нарами оставались свободные площадки для перемещения.

В лагере оборудовали столовую, помывочную, в виде убогого душа, с закреплённым сверху большим железным котлом, дергая который за верёвку, прикреплённую к ручке, можно было обрушить на себя воду, ну, и отхожее место.

В качестве оного была глубоко выкопанная траншея, сверху которой располагались распиленные поперёк брёвна, со сделанными из крест на крест положенных жердей, колодцами.