Так что, Аль-Максум был совершенно спокоен, оглаживая шелковистую нежную кожу любимой наложницы. Пребывая в состоянии неземного блаженства, он не обратил никакого внимания на подозрительные звуки, раздавшиеся с внутреннего двора усадьбы, огороженного высоким дувалом. Раз за разом, он входил сзади в свою временную подругу, заставляя её кричать от наслаждения. И не успел отреагировать на внезапно упавшую, закрывающую вход в комнату, циновку.

Он успел только обернуться, встретив свою смерть лицом. Удар острой сабли отхватил его голову. Глаза в глазных орбитах успели только вытаращиться от испуга и удивления. Струя артериальной крови ударила вверх, заливая потолок, а с него уже и ложе любви, опустившись кровавым дождём на лицо Азель.

— Аааааа, — дикий пронзительный женский крик разорвал тишину томного жаркого вечера, а дробный перестук головы, покатившейся по глиняному полу, устланному жёсткими циновками, дополнил картину внезапной смерти старого кровника Мамбы.

Со всех сторон защёлкали выстрелы, послышались звонкие удары сталкивающихся между собой сабель, мечей и ножей. Охрана, потеряв всю дежурную стражу, отчаянно сопротивлялась, пытаясь спасти своего военачальника, не зная, что возмездие уже свершилось, и он мёртв.

Застигнутые врасплох, они гибли один за другим, уничтожаемые людьми Палача. Никаких шансов спастись не было, и участь их была решена за десяток минут. Развесив по всему дувалу обезглавленные и порубленные тела, отряд Палача, разграбив усадьбу, но, не тронув никого из женщин, покинул её.

Никто им в этом не препятствовал. Вся деревня испуганно застыла в тревожном ожидании. Люди попрятались, где смогли. Бежать было поздно, да и некуда. Все пути были надёжно перекрыты, и парочка добровольных гонцов ползала сейчас по караванным тропам, собирая свои сизые кишки, которые, подобно ядовитым змеям, расползлись по пыли караванных троп.

Подхватив за длинную чёрную бороду голову Аль-Максума, Палач сверился с полученным от Мамбы описанием, и, убедившись в правильности своих действий, сунул её в кожаный мешок.

Азель, прекратив орать от испуга, ногой столкнула с себя обезглавленное тело Аль-Максума. Тело свалилось на пол, а Азель, вытерев биологическую жидкость со своих чресл, отползла в угол, подхватив по пути кривой кинжал, валявшийся недалеко от неё.

Палач поднял на неё глаза. Девушка, выставив перед собой кинжал, дрожала не от ярости, а от страха, готовясь биться за свою жизнь.

— Я не любила его, он мразь, но мне некуда было бежать. Я не дамся, можешь убить меня, всё равно мне не простят его смерть!

Её нежный голос внезапно напомнил Кату переливчатый голосок его убитой сестры.

«Какая бы она была, если осталась бы жива?» — внезапно подумал он. Трагедия его семьи, а потом, фактически, собственная смерть, ожесточили его, превратив в бездушного робота, хоть он и не знал такого слова. Он стал равнодушным убийцей, но это состояние не нравилось и ему самому.

Он не хотел жить, но жить было надо, и его сознание мучительно искало выход из этой ситуации, цепляясь за малейшую возможность, мотивируя его на помощь Мамбе, в котором он почувствовал родственную душу, и которому верил. Пожалуй, Мамба был единственный человек во всём мире, которому он верил больше, чем себе, и благодаря этому жил.

— Ты идёшь со мной, — нехотя разлепились его тонкие губы, выпустив из горла эти слова.

— Я не пойду с тобой!

— Тогда ты умрёшь от рук его воинов, — пожал плечами Кат, и, повернувшись, стал выходить из комнаты.

— Постой! — Азель приняла решение, и стала быстро собирать вещи, наскоро обтерев своё тело и лицо от крови Аль-Максума.