– Марат Палыч! – позвал Смирнов. Марконя мгновенно явился и, собачьим блатным инстинктом ощущая, что полковнику сейчас одному не хорошо, сел рядом и спросил, сочувствуя:

– Худо, ваше высокоблагородие?

– Худо, Марконя.

– Так вы водки как следует выпейте.

– Я уже выпил.

– Вы перед ними ваньку валяли, а не пили.

– Просек?

– Что я – неумный? Так чем помочь, Иваныч?

– Музыку хорошую включи.

– А какая для вас хорошая теперь?

– Паренек тут очень громко орет, что у него предчувствие Гражданской войны. Вот ее.

– Сей момент исполним, – обрадовался Марконя (была у него запись) и удалился за кулисы.

Яростный Шевчук музыкальным криком и хрипом, проклиная, воспевал сегодняшний день. Смирнов сильно пригорюнился, слушая душевного этого паренька. Еще чуть – и слезы по щеке.

Но все испортил Сырцов. Войдя, он переключил Шевчука.

– Марик, а ну выключи!

Марконя вышел навстречу Сырцову, пожал руку и объяснил: – Пахан желает это слушать. Так что потерпи.

Вроде бы мелочь, но настроение поломали. Слеза ушла и, как сказал уже упомянутый Егор Кузьмич Лигачев, чертовски захотелось работать.

– Марат Палыч, кинь на стол для отставного капитана чего-нибудь побольше, но попроще. Пожалеем наше обедневшее государство.

– Сильно выпивши? – поинтересовался Сырцов, присаживаясь.

– В меру, – Смирнов вдруг с восторженным вниманием стал рассматривать Сырцова. – Сырцов, ты, случаем, не из Ростова?

– Брянский я.

– Ну все равно рядом. В пятьдесят третьем я одного домушника знатного из Ростова брал. Фамилия его тоже была Сырцов. Не родственник, Жора? Может, дядя или дед?

– Если вы этого ростовского Сырцова не выдумали просто, то память у вас, Александр Иванович, замечательная.

– Не выдумал, ей богу, не выдумал. Как живой перед глазами: широкий такой, чернявый с сединой, с перебитым носом. На тебя, в общем-то, не очень похож.

– Отыгрались за Шевчука. Полностью, – признал свое поражение Сырцов. – С Василием Федоровичем вроде все в порядке. Я его на Коляшиных ребят оставил и к вам. Зачем вызывали?

– Для информации. Ты меня слушаешь?

– Ну?

– По человечески отвечай! – ни с того, ни с сего заорал Смирнов.

– Я вас внимательно слушаю, Александр Иванович.

А Смирнов говорить не стал. Достал портсигар, извлек беломорину, проскрипел зажигалкой, прикурил и закурил, глубоко затягиваясь. Потом, регулярно, как бензиновый движок, стал пускать дымовые кольца. Сначала ровно круглые, плотные, они растелаясь в воздухе, кривились, теряя форму и, бледнея до неуловимости, исчезали.

– Ну? – демонстративно повторил Сырцов. Не выдержали нервишки.

Смирнов сунул окурок в пепельницу и признался:

– Я вот здесь полчаса назад им Василия Федоровича отдал.

– А мы с чем остались?

– Ни с чем.

– Смысл?

– Проблематическая возможность выйти на охотников.

– А на кой хрен нам охотники?

– Они людей убивают, Жора.

– Кто теперь людей не убивает! – философски заметил Сырцов. – А Василий Федорович – единственный реальный кончик. Ну, ладно. Что делать будем?

– Думать, Жора, думать.

Они мрачно думали, когда вернулся слухач, положил кассету на стол и объявил:

– Тепленькая. Можете слушать. – И с чувством исполненного долга удалился.

– Что там? – вяло спросил Сырцов.

– Моя беседа с Игорем Дмитриевичем и Зверевым, в которой я Василия Федоровича заложил.

– Понятно.