Отправляясь пасти чухо в летнее время, речной народ не носил одежды – в любой момент могла возникнуть необходимость нырнуть. Кожа Айвара была слишком чувствительной к палящим лучам, и он был в легкой блузе и штанах, которые ему соорудил Эраннат. Яо была слишком юна для тех мыслей, которые вызывала у Айвара ее нагота; и она не из его народа, и… Нет, все это неважно, главное – она милая, и доверчивая, и…

Ох, проклятье, не должен же я стыдиться того, что замечаю ее женственность. Ведь дальше мыслей дело не зайдет. Это просто мера того, насколько мне удалось вернуть себе душевное здоровье.

Церемонная жизнерадостность на борту корабля: маленькие городки, где они останавливались для обмена товарами; долгие дни на зеленой реке в промежутках; суровая мудрость Эранната, светлая мудрость монаха Ян Вея, прагматическая мудрость капитана Рио Меа, ее советы; дружелюбие ее мужа и других ровесников Айвара; и – да – эта девочка, ее дочь, всегда рядом; и река, могучая, как время, дни и ночи, дни и ночи, длившиеся дольше, чем на самом деле, как предвкушение вечности, – все это вылечило Айвара.

В его снах больше не танцевала Фрайна. Он мог теперь не бояться воспоминаний и трезво оценивать их, мог понять, что реальность никогда не была такой великолепной, какой казалась. Он мог теперь пожалеть кочевников и пообещать себе, что поможет им, как только у него появится такая возможность.

Когда это произойдет? И как? Он оставался вне закона. Вынырнув из пучин страдания, он особенно ясно увидел, насколько пассивен был все это время, Эраннат спас его и дал ему средство скрыться – почему? Для чего, если не считать удовольствия, это путешествие до низовий реки? И что делать потом?

Айвар глубоко вздохнул.

«Пора начать действовать самому, перестать быть объектом благодеяний. И первое, что мне нужно, – это союзники», – подумал он.

Крик Яо вернул его к действительности. Она показывала на ближайший берег. Ее весло вспенило воду. Айвар стал грести следом. Их спутники увидели жест Яо, оставили одного из пастухов присматривать за стадом и устремились к той же точке на берегу.

Какой‑то предмет лежал там, запутавшись в водорослях: закрытый деревянный ящик с закругленной крышкой, около двух метров в длину. На черной краске Айвар рассмотрел золотые символы Солнца, Лун и Реки.

– Айи‑йя, айа‑йя, айи‑йя,  – речитативом начала Яо. Внезапно посерьезнев, остальные присоединились к ней.

Хотя Айвар и плохо понимал язык Куанг Ши, он узнал гимн. Он отошел в сторону. Речной народ освободил ящик из водорослей, пловцы вывели его на стремнину. Уселы по резкой команде пастуха отогнали речных свиней прочь. Ящик поплыл на юг. Должно быть, все это видели с «Нефритовых Ворот»: на судне приспустили флаг.

– Что это? – наконец отважился спросить Айвар.

Яо отбросила мокрые волосы со лба и удивленно ответила:

– Разве ты не знал? Это гроб.

– Э? Я… погоди, прошу прощения… Я, кажется, вспомнил…

– Все наши мертвые отправляются в путешествие по реке – мимо Юн Кау, мимо Линна, до Тьен Ху: которое вы зовете морем Орка. Наш долг – освободить гроб, если он застрянет. – Она продолжала с благоговением: – Мне говорили о пророке, который появился там, чтобы позвать Шень – Старейших – со звезд. Восстанут ли тогда наши мертвые из вод?

Татьяна Тэйн никогда не предполагала, что ей окажется тяжело в одиночестве. Всегда так много нужно было сделать, прочесть, рассмотреть, прослушать, обдумать.

Днем еще было не так плохо. Характер ее работы всегда требовал уединения: изучение материала, размышления, медленное, как составление мозаики, конструирование семантической модели языка, на котором говорят в окрестностях Маунт Гамилькар на Дидоне.