Черт, даже если бы и удалось, без посторонней помощи из воды не выбраться. Через полчаса – смерть от переохлаждения. Святая Мария, Матерь Божья, это было бы слишком хорошо. Уже только ради этого стоило бы жить. Чтобы надо мной так замечательно, кармически пошутили и воздали мне моей же монетой.
Да.
Выходит, ты круче, чем кажешься, дружище. Будь я по‑настоящему хорошим человеком, стоило бы тебя отпустить.
Еще несколько частых глубоких вздохов. Меня по‑прежнему раздирают стремления драпать и драться, но я обретаю равновесие.
Потревоженные вороны у меня за спиной перестают каркать и рассаживаются по веткам.
Он хватает ртом воздух, у губ пузырится кровь.
После пережитого напряжения нам обоим надо еще минуту передохнуть. Он встречает мой взгляд, смотрит на пистолет и, как краб, боком подается назад, в сторону берега. Скованные наручниками кисти скользят по сухому льду, ноги волочатся за телом.
Кли‑кли! – кричит какая‑то птица. Облака. Снежинки. Кли‑кли!
Подхожу к нему.
– Нет, – говорит он.
Задница у него пристала ко льду. Он отрывает ее и снова отползает крабом. Выглядит это так трогательно, что мне становится не по себе. Я целюсь ему в живот.
– Нет, – повторяет он шепотом. – Не‑е‑е‑ет!
Его выдох – призрачен и исчезает, как все призраки. В красных глазах с расширенными, как после дозы кокаина, зрачками – отчаяние.
Подхожу к нему со спины и ставлю на ноги. На коже, человеческой коже, заметны места соприкосновения со льдом.
Отвратительно, но теперь уже недалеко.
– Послушай меня, дружище, я тебя богачом сделаю. Я тебе денег дам. Много денег. Миллионы. Ты понимаешь? Миллионы долларов. По‑английски говоришь? Ты понимаешь по‑английски, чтоб тебя?..
Понимаю. Английский у меня был профилирующим.
– Надеюсь, понимаешь меня. Если нет, можешь совершить ошибку. Она тебе весь остаток жизни испортит. У меня есть люди, меня найдут, и тогда не хотелось бы мне оказаться на твоем месте.
Уж лучше быть на моем месте, чем вообще без места на этом свете.
– Ты просто не знаешь, с кем связался. Понятия не имеешь.
Что дальше? Скажешь, что у тебя связи? Что сам ты занимаешь высокое положение? Твои перемещения отслеживаются беспилотниками ЦРУ?
Еще несколько шагов: один, два, три, четыре…
Так, теперь вполне достаточно.
Делаю ему понятный в любой стране знак остановиться и жестом велю лечь.
Он отрицательно качает головой. Приставляю дуло пистолета к его груди, к сердцу.
Не повинуется.
Захожу со спины и бью ногой по левой икре. Колени у него подгибаются, я толкаю, и он валится лицом на лед. Тело обмякает. Он силится прийти в себя.
Убираю пистолет в карман, достаю ключ от наручников, открываю замок на одном запястье, отскакиваю на безопасное расстояние, снова достаю пистолет и жду. Сначала он не может поверить, что руки свободны, потом поднимается на ноги и начинает растирать затекшие кисти.
Наведя на него пистолет, кладу перед собой рюкзачок, расстегиваю молнию. Вынимаю молоток и, подтолкнув, пускаю к нему по льду.
Он с удивлением разглядывает зловещий стальной пятикилограммовый инструмент с кленовой рукояткой.
– Это еще зачем? – спрашивает он.
Указываю на лед.
Сначала на лице недоумение, потом он догадывается:
– Хочешь, чтобы я продолбил лед?
Киваю.
Он берет молоток в руки.
Сердце у меня начинает бешено колотиться. Опасный момент. Если он попробует провернуть свой номер, мне – конец.
Может получиться милая кармическая концовка.
У него в руках грозное оружие, он силен, зол, руки его свободны.
Все козыри у него, кроме одного.
Нет информации.
Он не знает, что пистолет не заряжен.
На мгновение он замирает, глядя мне в лицо, но, видя только маску, улыбается и стискивает в руке кленовую рукоятку. |