Запустила руку ему под мышку и чуть приподняла тело в воде.

Он затянулся сигаретой и благодарно кивнул.

– Я с‑сдался. Г‑господи, какая горькая ирония! П‑правда, – проговорил он.

Ох, compañero,  ты что, поэтов не читал? Ирония – месть рабов. Американцам непозволительно говорить об иронии, а уж таким, как ты, – в особенности.

Он усмехнулся.

Наверно, решил, что я смягчилась, что, может быть, передумаю насчет его.

Напрасная надежда. Не передумаю. Но эта жутковатая усмешка и блекнущая голубизна его глаз произвели на меня такое сильное впечатление, что я не заметила черный «кадиллак‑эскалейд», съезжающий по берегу на холостом ходу к запертому турникету. Не видела, как открылись дверцы, как из машины вышли вооруженные люди.

Ничего не видела.

В это мгновение я целиком была с человеком в проруби.

Ты готов?

Ты готов сказать правду?

Или хочешь подождать, пока к нам на лед слетит черный ангел?

– Н‑н‑не делай э‑этого. Н‑н‑не д‑д‑делай.

Голос стал на пол‑октавы ниже, оставался повелительным, но тон  был не тот.

– Не надо, п‑пожалуйста.

Это куда действенней.

Как призыв к молитве в пустыне.

Мы, кубинцы, бродячие наследники мусульманского королевства Гренада. Такое нам по вкусу.

Кизиловые деревья под снегом – как минареты.

Полузамерзшее озеро – саджадах, молитвенный коврик.

Вороны в ветвях деревьев – муэдзины, призывающие к молитве. Да.

– Как т‑так выш‑шло? – спросил он, уже плача.

Как вышло?

Mi amigo,  времени у нас сколько угодно. Я расскажу тебе.

Глава 2

Кровавая развилка, Нью‑Мексико

Будущее с дрожью заглянуло в салон машины. Я проснулась и приоткрыла левый глаз. Желтая пустыня. Утро. Позволила глазу закрыться. Чернота. Но не та, в которой ничего нет, увы, не настолько мне повезло. Эта чернота попросту из‑за отсутствия света. Спать было невозможно, слишком жарко. Слишком неудобно, слишком шумно: тараторило радио, камни стреляли, стучали по днищу машины, как шары в лотерейном барабане.

Я чувствовала слабость, кости ныли, джинсы и кроссовки промокли от пота.

«Лендровер» скрипел на ухабах Тропы койотов, мотор сипел, как старая лошадь.

О том, чтобы уснуть, нечего было и думать. Я сняла дешевые пластиковые солнечные очки, утерла со лба пот и попробовала соскрести грязь со стекла заднего окна.

Туман полосами. Красное солнце. Горячий воздух струился по бескрайним просторам пустыни Соноры. Ни кактусов, ни кустарников. Даже крупные камни не попадались.

Где ж это мы? Может, нас уже куда‑то завезли? Проще не придумаешь: набиваете в машину полдюжины доведенных до отчаяния людей, желающих незаконно въехать в США, завозите в какое‑нибудь Богом забытое местечко, убиваете и обираете. Обычное дело.

Я обернулась к Педро, нашему водителю. Заметив мой взгляд в зеркало заднего вида, он кивнул и замогильно улыбнулся. Я кивнула в ответ.

Машина со скрежетом въехала в рытвину. Педро схватился двумя руками за руль и чертыхнулся себе под нос.

– За дорогой смотри, – предупредил чей‑то голос.

– За какой дорогой? – не понял Педро.

Не знаю, может быть, я его не расслышала.

– Границу проехали? Мы в Соединенных Штатах? – спросила я.

– Уже километр как за границей, – подтвердил Педро.

И он, и я ожидали от остальных проявления хоть каких‑нибудь эмоций. Но нет, ничего. Пассажиры не аплодировали, не гикали, вообще никак свои чувства не проявляли.

Большинство из них, вероятно, успели проделать этот путь уже по нескольку десятков раз.