Я прислонилась к стенке кузова и стала смотреть в окно.

Лазурное небо.

Обрывки облаков.

Поздняя луна.

Интересно, где это мы сейчас?

Одно время, но недолго, на горизонте намечались какие‑то горы. Пустыня становилась все белей.

– Один доллар, – сказал парень, похлопывая меня по ноге.

Я посмотрела на лапу с длинными пальцами и грязными ногтями, лежавшую у меня на бедре, сняла ее левой рукой и переложила к нему на колени. Внимательно посмотрела ему в лицо. Высокие скулы, лицо в форме гроба, в саркастической ухмылке – оттенок угрозы. Видимо, считает себя сердцеедом. Черт, да он, вероятно, и был им у себя в Манагуа. На него клевали девчонки до шестнадцати и вдовы после пятидесяти, но все остальные видели его насквозь.

На нем не по размеру большая черная футболка и синие джинсы «Ранглер», подрубленные на машинке. Меня заинтересовали кроссовки: белые, фирмы «Найк», модель «Джордан», подошва с воздушной полостью, снаружи кажется, что она двухслойная. Парень вырядился в дорогу, но было видно, что он – в штанах, доставшихся от брата, и в чужих подержанных кроссовках – грязен и беден.

Тем не менее это его не оправдывало.

– Один доллар за освежающий напиток, – не отвязывался парень.

Надо его вразумить.

– В наших местах, дружок, говорят: «Не дашь человеку напиться, он за тебя у райских врат словечка не замолвит». Но, может, ты не веришь в рай. Дело обычное. Сейчас многие не верят, – холодно сказала я.

Парень смутился.

– Расскажите, сеньора, – попросил он.

Сеньора, не сеньорита. Нормально. Так‑то лучше, чем «сестренка».

– Это просто поговорка, забудь, – попыталась я ободрить его.

По холодному, пренебрежительному взгляду я поняла, что он на крючке. Как просто. Бедный ребенок, подумала я и отвернулась к равнине за окном. Несколько жалких деревьев, высохший ручей.

– Ну ладно, пятьдесят центов – и вода ваша… Черт, да возьмите даром!

Я зевнула.

– Берите, – сказал парень, ставя бутылку мне на колени.

Дальше мучить его не было смысла.

– Только ради тебя, – согласилась я.

Он с облегчением улыбнулся. Совсем по‑детски, широко, открыто. Жизнь еще не отучила. Да он и не видал ее по большому счету.

Ему двадцать один или двадцать два. Я его старше лет на пять. Полдесятилетия, а какая разница в опыте!

Отвинтив крышечку, глотнула тепловатой воды и вернула бутылку, поблагодарив:

– Muy amable.

Он прижал руку к сердцу и вежливо отозвался:

– Не стоит благодарности.

Видимо, парень рос и воспитывался среди своих сестер и тетушек. Мне стало любопытно, и я спросила:

– Как тебя зовут?

– Франсиско.

– Педро, кажется, говорил, ты из Никарагуа?

– Родом оттуда, но несколько лет жил в окрестностях Мехико‑Сити. Потом переехал в Хуарес.

Черт, я‑то как раз собиралась сказать, что тоже из Мехико‑Сити. Придется придумать что‑нибудь другое.

– Ясно, – торопливо проговорила я. – Чем собираешься заняться в Америке?

– Хочу делать деньги, – признался он.

Старик что‑то пробурчал, мальчик‑индеец ухмыльнулся. Разумеется. Я тут среди них белая ворона. В Америку все едут за деньгами.

– А что не пересек границу в Хуаресе?

– «Vientos Huracanados»,  «Ураганный ветер», – объяснил он шепотом, наклонившись поближе.

Я понимающе кивнула. Это новая, особо опасная банда, торгующая наркотиками. Они никого не убивают. Они просто приходят к вам в дом, дробят коленные чашечки вашим детям.