|
В дальнем конце луга, гораздо южнее, чем они ожидали, из за ив появляются пять человек: двое в полицейской форме, трое – в штатском. У каждого из тех, что в форме, через плечо перекинуты болотные сапоги. Еще один тащит свернутые носилки. У четвертого на ремне через плечо – большой черный ящик. Дэниел машет им, и один из полицейских спокойно поднимает руку ему в ответ. Глядя, как пятеро движутся к ним через целое море лютиков, он спрашивает: – Почему ты выбросила шампанское в реку? Теперь он смотрит на нее, стоящую рядом. Она разглядывает траву у их ног. – Мне подумалось, что так будет правильно. Он обнимает ее за плечи и целует в висок. – Зачем ты это сделал? Он улыбается: – По той же причине. Непредвзятый взгляд Это вовсе не то, что я обещала написать перед тем, как ты сбежал. И все же все это – чистая выдумка. Не иначе. Про мистера Вольфа. Не про тебя. Это было в отеле «Кларидж» . Номер люкс на втором этаже, весь забитый мебелью в стиле Людовика какого то. Все шло не так уж плохо, может, оттого, что каждый из троих как то перечеркивал другого, и – в порядке исключения – они могли на этот раз притвориться, что им нужна актриса, а не потенциальная развлекалочка – переспал и забыл. Я видела, что Дэн малость перепил, и впечатления он на меня не произвел. Скорее даже разочаровал. По сравнению со сценарием. Почти все время молчал, даже когда нас знакомили. Этакая утомленно презрительная ухмылка (видимо, был здорово пьян, обычно он с людьми совсем незнакомыми так себя не ведет). Беседу поддерживали Билл и этот Голд. Я почувствовала, что Дэн пытается как то от них отмежеваться. Тогда зачем он пришел? Кажется, мне тогда подумалось, что в нем есть что то трагическое. Правда. Как в героях Хемингуэя. Или – как в том человеке из «У вулкана». Ну вы же видите, я опытный и мудрый и тонко чувствующий и настоящий мужчина и в литературе весьма начитан и совершенно растерян и гораздо выше всего этого потому что пьян. Ужасно старомодный. В какой то момент я упомянула в разговоре, что играла в одной из его пьес. Мы играли ее целых две недели в Бирмингеме – как рекламную подготовку к сезону: пусть все видят, какая мы серьезная труппа; зато потом играли сплошь одну труху. И я сказала, что мне ужасно понравилось. На самом то деле – вовсе нет, пьеса была из его самых слабых (теперь я это знаю, я ведь все его пьесы читала и перечитывала не раз), но надо же было что то сказать. Я понимала, что Дэн не очень то может повлиять на их решение, что пригласили его скорее просто из вежливости. Может, мне тогда уже было его жаль. А он сказал: – Прекрасно. Только тут он показался мне интересным. Это «прекрасно» он произнес так, будто хотел сказать «глупая сучонка, да еще и с претензиями». Будто я пустышка, ничтожество из заштатного кабаре. Тогда я сказала, чтоб напомнить ему, что я на порядок выше, чем выпускница какой нибудь драмстудии: – А еще мой руководитель в Суссексе был вашим поклонником. (Он и правда как то разок упомянул фамилию Дэна.) Он только глазами повел в сторону тех двоих: – Думаю, девочка и вправду хочет получить эту роль. Они заулыбались, и мне пришлось улыбнуться им в ответ. Не улыбался только он сам и очень старался не встретиться со мной глазами, вот мерзавец. Как то, гораздо позже, он сказал мне: – Знаешь, почему я столько времени трачу на то, чтобы диалоги были как можно лаконичнее? Терпеть не могу актеров. Всегда утверждал о себе две вещи: он вовсе не драматург, ставший сценаристом. «Я пишу диалоги». Вот и все, что он делает. А один раз заявил: я только строю диалоги и исправляю то, что другие напортили. И еще как то сказал: да в кино большинство актеров играть не умеют и научиться не могут. |
