|
Опять наши доблестные американские союзнички развлекались. – Потом окликает: – Марк? – Порядок. Нашел. Больше ничего Марк не говорит. Им кажется, что он необъяснимо долго остается невидимым в густых камышах, молчит – ни звука; время от времени то там, то здесь колышутся головки рогоза. Наконец он появляется, шагает, тяжело вытягивая ноги из ила, выбирается на траву, мокрый до бедер, ноги облеплены черной грязью; от него несет гнилью, илом; и еще чем то гадким пропитан воздух, сладковатым, страшным… Марк морщится, бросает взгляд туда, где стоит Джейн, и говорит очень тихо: – Она довольно давно погибла. Вокруг шеи – чулок, в волосах червей полно. Он наклоняется, срывает пучок травы, счищает грязь. – Надо до «Виктории» поскорей добраться. В полицию позвонить. – Ну слушайте, что за паскудство! Я только только начал грызть гранит науки. И шампанским запивать. Дэниел опускает глаза, ему не до шуток. Ему кажется – оба они презирают его… безвольного хлюпика из студенческой богемы, эстетствующего буржуа. Ему неприятно, словно его обманули, воспользовавшись плодами его собственного открытия. Но он ведь не участвовал в десанте при Анцио и вообще не нюхал пороху за те два бесцельно убитых года, что служил в армии. Втроем они направляются к Джейн. Марк берет командование на себя: – Вы оба лучше ждите здесь, пока фараоны не явятся. Думаю, вам стоит воспользоваться нашей стоянкой. И Бога ради, никого сюда не пускайте. Не надо, чтобы тут кто то еще топтался. Пошли, Эндрю. Эндрю улыбается Дэниелу: – За тобой пятерка, старина. – А я с тобой пари не заключал. Дэниел на какой то миг перехватывает его взгляд – умный, изучающе насмешливый взгляд отпрыска старинного аристократического рода. Но только на миг. Ему протягивают плоскую флягу: – Точно не хочешь глотнуть? Щечки у тебя малость побледнели. Дэниел решительно мотает головой. Эндрю посылает Джейн воздушный поцелуй и отправляется вслед за приятелем. Дэниел ворчит себе под нос: – Бог ты мой, мне кажется, все это просто доставляет им удовольствие. – А кто этот второй? – Да Бог его знает. Какой то герой войны. Джейн глубоко вздыхает, чуть улыбается Дэниелу: – Ну вот, мы с тобой опять стали притчей во языцех. – Приношу глубочайшие извинения. – Это же я предложила. От берега кричит Марк и машет рукой: зовет к себе. Дэниел машет в ответ. – Ты иди, Джейн. Я пригоню лодку. Когда он добирается до устья канала, она уже стоит на берегу под ивами. У ее ног – неоткупоренная бутылка шампанского. Она корчит гримаску: – Прощальный дар сэра Эндрю Эйгхмырьчика . Дэниел смотрит на реку: вторая плоскодонка уже успела отойти сотни на полторы ярдов, ищет укрытия от ветра у противоположного берега. Он привязывает свое суденышко, спрыгивает на берег, подходит к Джейн, зажигает сигарету. Они усаживаются лицом к реке, спиной к этому ужасу, что остался в сотне ярдов за ними. По реке идет еще одна плоскодонка, в ней – пятеро, а то и шестеро, шестом неумело работает девушка; вскрик, смех – она чуть было не выронила шест. – Он не сказал – она молодая? – Нет. Она протягивает руку, берет из его пальцев сигарету, затягивается, возвращает сигарету ему. Дэниел говорит: – Во время войны – совсем мальчишкой – я помогал урожай собирать, так там кролик под нож жатки попал. – Он замолкает. Она смотрит не на него – на реку. – Я понимаю, что ты хочешь сказать. Это как ночной кошмар. – Это все, что я о том дне запомнил. Из всего лета. Джейн опирается спиной о ствол ивы, чуть повернувшись к нему, откидывает голову. Темные очки она оставила в лодке. |
