— Ты получил свободу от Ригана!

— И теперь он всюду идёт по моим следам! — Девон скрипнул зубами. — Я выполнил данное слово — в который раз. Остальное пусть на себя возьмёт он. Дея!

Дея шагнула вперёд и скинула с плеча копьё.

Дану поморщилась.

— Забери его себе! — бросила богиня и отвернулась. Подала знак свите и двинулась прочь. Несколько жриц бабочками вспорхнули из–за ширм и окружили её, поддерживая тяжёлый шлейф.

Девон отвернулся, не желая смотреть ей вслед, и замер, увидев что–то у Деи за спиной. Он сглотнул, и лицо его стало бледным, как алебастровая маска.

Дея развернулась было, всё ещё держа перед собой копьё, и тоже замерла, увидев все ту же жрицу, с изуродованным шрамами лицом.

— Она верила тебе, — глухо сказала девушка.

— Что? Кто?

— Кейсар говорила с тобой. Кейсар просила тебя. Ты обманул её.

Девон медленно свирепел.

— Она едва нас не отравила! И она наплела мне не меньше! Какое дерево! Какой корабль…

Договорить он не успел. Девушка вырвала у Деи копьё и бросилась прочь — туда, где стоял священный котёл, по обыкновению наполненный ключевой водой. Раньше, чем кто–либо из друидов успел шевельнуться, жрица опустила в воду копьё и закричала, лицо ее исказилось от боли. Девон инстинктивно метнулся вперёд. Он всё ещё не понимал, что произошло. Вода в котле забурлила, стремительно нагреваясь, пар клочьями повалил от неё, а жрица осела на пол, всё ещё удерживая в мёртвых руках копьё.

Подоспевшая Дея потянулась к нему, но Девон тут же ударил её по руке. Лицо жрицы в считанные мгновения почернело, обугливаясь, будто изнутри её тела пылал невидимый огонь.

Они так и стояли, ошарашено глядя на белые клочья пара, заполнявшие зал.

— Это фокус, — негромко сказал Девон.

— Она мертва, — констатировала Дея.

А ещё через секунду вой, похожий на рёв тысячи диких кабанов, донёсся откуда–то из–за стен — с той стороны, где находился восток. Карниксы пели, возвещая, что люди Кайдена идут забрать то, что принадлежит их царю.

Глава 39

Недели шли за неделями, а образ юной дикарки не желал покидать разум Кайдена.

Он видел наложницу, которой так и не успел коснуться, то во сне, то наяву. Её стройная фигурка чудилась ему под тонкими покрывалами девушек, обитавших в городе и на женском дворе — но стоило присмотреться, раскрыть драпировки… оказывалось, что перед ним чужое лицо.

Кайден стремительно терял аппетит и сон. До сих пор женщины почти не привлекали его, и только необходимость завести наследника заставляла царя приглашать наложниц в свою постель.

Теперь он не желал вспоминать тот день, когда попросил совета у заезжего авгура — авгура, который, кажется, проклял его.

Дикарка, безусловно, не могла принести царю детей. Но при одной только мысли о её волшебном танце разум Кайдена застилал туман. Он готов был рвать и метать, приносить жертвы любым богам — лишь бы снова завладеть тем, что потерял.

Какое–то время царь пребывал в унынии. Он не мог говорить о случившемся ни с братьями, ни с авгуром, с женщинами же говорить не хотел.

Решение проблемы, мучавшей его, пришло оттуда, откуда Кайден его вовсе не ждал.

Одежда, драгоценный пояс и другие мелочи, которые чужеземный авгур привёз с собой, были брошены в сокровищницу и пылились там до середины весны. Кайден лишь раз осмотрел их и оценил, что, хотя выполнены они и были искусно, особого интереса не представляли — по крайней мере для него.

В начале весны, когда корабли с химерами на бортах, как и было предсказано, приблизились к гавани Латиска, прежний авгур весьма удачно пригрозил им землетрясением — которое, не замедлив, тут же и произошло, едва этруски высадились на берег и принялись жечь костры.