— Вот как? — Кайден не смог скрыть улыбку.

— Опусти меч, и мы будем говорить.

Помешкав секунду, Кайден спрятал в ножны клинок, и копья, смотревшие на него, тут же опустились. Дочь Кейсар же соскользнула с колесницы, бросив поводья девушке, стоявшей за её спиной, и подошла к царю.

— Прости, что не могу пригласить тебя на пир. Сейчас не время для пиров.

Кайден кивнул.

— Ты хочешь, чтобы я убил для тебя кого–то? — спросил он. — Может быть, даже каких–то жрецов?

Белозубая улыбка блеснула на лице Кейсар и тут же исчезла.

— Не совсем так, — сказала она. — Жрецы похитили то, что принадлежало мне — так же, как похитили твоё. Мы с тобой братья по несчастью, царь. Вернее — брат и сестра, — рука её на секунду коснулась его плеча. Кайден вгляделся в красивое, без сомнения, лицо. Тело его отозвалось на прикосновение неожиданным теплом. Дочь Кейсар была хрупкой, как молодая ива — как огненная царевна, ради которой он пересёк океан. Но теперь уже Кайден не был уверен, что искал здесь именно её. «Риган был прав, — подумал он. — Дикарка мне помогла. В который раз этот жрец предсказывает то, чего не может знать сам».

Кайден склонил голову вбок.

— И всё же, ты хочешь, чтобы я убил их для тебя, — повторил Кайден, убирая со своего плеча ладонь Кейсар.

— Я хочу, чтобы ты помог мне вернуть святыни, похищенные из моего дома. В обмен на помощь ты получишь нашу поддержку в войне и все трофеи, которые найдёшь. Всё, что мне нужно — котёл из покоев Дану, копьё и меч, похищенные одним её жрецом, и камень, которым владеет второй.

— Это может предложить мне любой.

— Я знаю, — зубы Кейсар снова блеснули в темноте. — Есть ещё кое–что. Вино.

— Вино?

— Вино, которое избавит тебя от необходимости продолжать род. Вино, которое сделает тебя бессмертным.

Кайден сглотнул, завороженный блеском её зелёных глаз.

— Сколько времени у меня есть, чтобы принять решение?

— Нисколько. Решай сейчас.

Девон плохо спал.

С отъездом Деи тревожные сны снова поселились в его келье, и он, отвыкший от подобного, не знал, как от них избавиться.

Поначалу во сне к нему приходила Дея.

Дея касалась его, ласкала. Покрывала поцелуями грудь и, спускаясь губами ниже, ловила ртом его плоть.

Девон просыпался в постели, влажной от пота, с мучительным чувством неудовлетворённости, которого не испытывал никогда до сих пор.

Он засыпал, и Дея снова навещала его — на сей раз она стояла на краю обрыва, обнажённая, а Девон сжимал её тугие ягодицы в ладонях и всем телом чувствовал её жар.

Просыпаясь, Девон проклинал себя. Торопливо тянулся к промежности, чтобы избавиться от напряжения, но это не помогало — даже если тело его опустошалось, мысли всё равно были полны Деей так, что Девон не мог думать ни о чём другом.

Он выходил на карниз и долго смотрел в темноту, но отвлечься от мыслей о Дее всё равно не мог.

Слишком мало было времени, чтобы по–настоящему её узнать. Хотя, казалось бы, столько месяцев было у них — но все они пошли не впрок.

Девон думал о мести, о ненависти и о власти. О том, как освободиться из–под контроля Дану, о том, как уничтожить Ригана, и о том, как вернуть себе отчий дом, но о Дее толком не думал — до сих пор. Только теперь, когда та оказалась далеко, Девон по–настоящему осознал, как же ему её не хватает.

Он не мог понять, в какой момент Дея покинула его мысли — там, в пещерах Тары. Сейчас он отчётливо помнил, что первые месяцы жил только ею. А потом что–то изменилось. Последний осколок тепла, согревавший его душу, потух, и он остался совсем один — наедине с Риганом и холодом, живущим внутри него.