Ненависть к Ригану выжгла его дотла, но Девон чувствовал, что со временем и её пламя становится холодным. Она становится привычной — и не более того. И всё же всё прошедшее время только Риган занимал его мысли — и совсем не было времени подумать о той, кто был для него действительно важен.

Девон вспоминал, как просыпался по утрам и обнаруживал, что Дея обнимает его. Как Дея перебирала травы, хранившиеся у него в шкафу, и как его собственная ладонь опускается поверх тёплой ладони — немного меньшей, чем у него.

— Дея… — улыбка проступила на лице Девона, а к глазам подступили непрошенные слёзы. Первые с тех пор, как погибла его семья.

Девон качнул головой и попытался сосредоточиться на мысли, которая постоянно ускользала от него. Он снова видел руки Деи, но уже не перебиравшие травы, а листавшие страницы старых книг.

Девон задумался вдруг, читал ли их вообще кто–то, кроме них? Риган никогда не говорил с ним о книгах, только заставлял учить наизусть стихи. Дану тоже не интересовалась содержанием книг — как не заинтересовало её и копьё.

Два факта внезапно слились в одно, и, забыв о прежних мыслях, он бросился к книжному шкафу в поисках песен, которые давно уже потеряли для него значение.

Оставшиеся несколько дней, пользуясь тем, что решение Дану освободило его от обязанности проводить Лугнасад, Девон перечитывал фолианты один за другим — но пробовать на практике то, что написано там, не решался. Неудача слишком его пугала.

А затем, когда в ночь Лугнасада погода сменилась, и на три дня над Эриу зарядил дождь, его соглядатай вернулся в Арму промокший насквозь и, сбиваясь, рассказал, как видел собственными глазами, что Риган вызвал гром.

Девон стиснул кулак, и снова его заполнила злость. Риган опередил его, сделав то, о чём он пока что только думал — оставалось гадать как.

Снова всплыли в его памяти дважды слышанные им слова о священном камне — четвёртой из святынь.

— Котёл, копьё, меч и камень Судьбы, — медленно повторил он.

— Там было много камней, мой господин, — поправил его шпион, но Девон лишь отмахнулся от него. Главным было то, что Риган смог.

— Опиши подробно то место, где Риган проводил обряд, — приказал он и, внимательно выслушав доклад, на следующее утро отправился на поиски похожего холма. Девон не был уверен, что место имеет значение, но эти поиски служили своеобразным обоснованием того, что он не совсем сошёл с ума.

Впрочем, найти круг камней Девон не успел.

На Арму опускалась третья ночь после Лугнасада, и Девон возвращался из своих поисков домой ни с чем, когда долину огласило пение карниксов.

Девон бросился к смотровой площадке над воротами и тут же увидел, как из закатных сумерек на горизонте выступают десятки звериных голов. Зрелище заставило всех смотревших замереть в ужасе, но Девон был к этому готов. Предательство Кайдена ничуть не удивило его.

— Закрыть ворота! — приказал он. — Усилить караул на стенах! Они ничего не смогут нам сделать.

Стен как таковых не было — вместо них Арме исконно служили отвесные скалы, окружавшие долину с трёх сторон. Вдоль скал располагались площадки для лучников и смотрящих, укрепленные деревянной кладкой. Сомнений не было — враг мог осаждать святилище день, месяц или год, но взять его Кайден не мог.

В третий раз сумерки опускались на Тару, и в третий раз Риган готовился провести священную трапезу, когда многоголосье криков отвлекло его, уже стоящего с ножом над тушей коня.

— Что это? — спросила Дану. Богиня не говорила с ним все прошедшие дни, и то, что она обращалась к нему, без сомнения означало высшую степень беспокойства.

Крики беспокоили и самого Ригана.

Поколебавшись, он подозвал к себе одного из друидов и, передав ему нож, сам выглянул во двор.