Девон качнул головой, отгоняя незваный образ. Время тянулось мучительно медленно — не только для него, для всех, кто пришёл посмотреть на ритуал, но куда медленнее оно шло для тех шестерых, что опустили ладони в огонь.

Дея не привыкла к боли. Ни отец, ни учителя никогда не наказывали её — одни слишком любили, чтобы причинять боль, а другим она не давала повода делать с собой подобное. Тем более новым было для неё то, что она причиняла боль самой себе.

Никогда — вплоть до последних дней — она не задумывалась о том, как становятся первым учеником. Даже мечтая о книгах, которые не успела прочитать, она никогда не думала о том, что среди друидов могла бы подняться так высоко.

Теперь, когда пламя миллиметр за миллиметром умерщвляло её плоть, Дея понимала, что и не хотела быть Первой никогда.

Она не отрываясь смотрела на Девона, и чем сильнее была боль, тем отчётливей выхватывал взгляд сидки из темноты красивое лицо. Дея улыбалась — слабо, силясь отогнать от себя боль. Не потому, что хотела показать кому–то, что может выдержать её — она прекрасно понимала, что под маской никто всё равно не видит лицо. Она улыбалась, потому что в эти секунды ей казалось, что каждая крупица боли приближает её к Девону, который стоял сейчас намного выше неё.

Девон стиснул кулаки. Злость на Дею становилась с каждой секундой только сильней. Девон понимал, что злиться следует на себя, а не на неё, но поделать ничего не мог. Сейчас больше всего он хотел, чтобы Дея вынула руку из пламени и убралась домой — но та стояла неподвижно, как и все — только присмотревшись, можно было увидеть, как подрагивает от напряжения её рука.

Один из испытуемых вскрикнул и сделал шаг назад. Девон стиснул зубы. Это было хорошо. Лучше всего было бы, если бы никто из них не смог терпеть боль.

Девон отвернулся от неудачливого ученика и снова сосредоточился на Дее. Дрожь её запястья стала сильней, и на секунду Девону показалось, что сейчас она опустит ладонь. Так тоже было бы легче, потому что тогда он мог бы ждать до тех пор, пока не сдадутся все остальные — ждать и не переживать о том, что они испытывают боль.

Ещё один ученик с криком отскочил от костра — и тут же за ним следом второй.

Девон улыбнулся. В отблесках костров его улыбка казалась страшной, как оскал дикого зверя. Рука Деи дрогнула, и ей показалось, что в следующую секунду она упадёт. Дея подобралась, твёрдо решив, что если будет падать — то только в костёр. Девон должен был видеть, что она оставалась верна решению до конца. Перед глазами всё плыло от боли, и Дея с трудом могла сдержать крик, когда в тишине, нарушавшейся только потрескиванием костра, прозвучал голос короля Армы:

— Хватит.

В первую секунду Дея не поверила собственным ушам, и только когда двое других учеников отошли от костров, сделала шаг назад. Вздох облегчения, вырвавшийся из её груди, слился с многоголосым вздохом толпы. Дее показалось — или просто она хотела в это верить — что облегчение отразилось и у Девона на лице.

Несколько секунд Дея не слышала и не видела ничего. Кисть руки пылала болью, и она боялась опустить на неё взгляд. Потом, разрывая алую пелену, окружившую её, прозвучал голос Девона: на сей раз Дее показалось, что в нём кипела злость.

— Третья часть, составляющая суть друида — верность деревьям и тем, кто мудрее его. Пусть те трое, что прошли испытание огнём, один за другим поднимутся сюда. Я буду говорить с каждым. И к моменту, когда погаснет луна, скажу, кто из них станет учеником.

Один из учеников шагнул вперёд, но Дея опередила его. В несколько шагов она преодолела расстояние от костра до каменной стены и ступила на серпантин, овивавший её.

Боль продолжала пульсировать в руке, сердце билось бешено, как после боя, а всё происходящее казалось сном.