Дея чувствовала ягодицами горячее напряжённое тело Девона даже сквозь ткань, и это немного пугало её. Она чуть повернула голову, чтобы заглянуть тому в глаза, и обнаружила, что Девон так же заглядывает ей через плечо. Взгляды их встретились на несколько секунд, обоим показалось, что время остановилось. Стройное тело ещё дрожало в руках Девона — казалось, стисни сильней, и оно сломается пополам. Сердце Деи бешено билось, и Девон чувствовал, как этот бой отдаётся болезненной вибрацией в его собственной груди.

Девон первым опустил взгляд, охваченный внезапным стыдом. Ещё несколько секунд он боролся с собственным нежеланием отпускать это живое существо, так доверчиво прильнувшее к нему, а затем шагнул назад. Одним быстрым движением сорвал с себя плащ и накинул его на плечи дрожащей Дее, укутывая с ног до головы.

Он снова поднял глаза на ученицу. Губы Девона дрогнули, будто он собирался что–то сказать, но он лишь развернулся и пошёл обратно к пещере.

А потом наступило время имболка — друиды в долине готовили священные костры, пробуждая в сердце Деи воспоминания о ночи её испытания огнём. Рука к тому времени зажила, но мысль о пламени всё ещё будила невольную дрожь.

Девон тоже был занят приготовлениями, и Дея, которая хоть и не слишком много общалась с обитателями Армы, но успела уже завести несколько знакомств, то и дело слышала о том, что скоро в храм приедет богиня.

Самой ей в приготовлениях отводилась весьма скромная роль — Девон никак не посвящал её в таинства друидов и приказал только приготовить маски для него и королевы. Дея лепила их из глины и украшала перьями и каменьями, что получалось у неё довольно хорошо.

В назначенную ночь в долине горели сотни огней, и жрицы водили хороводы вокруг костров. Само празднество должно было проходить в пиршественном зале, потому что погода не слишком способствовала веселью — над горами нависли низкие серые тучи, закрывавшие от взгляда друидов звёзды, и того и гляди грозил пойти снег.

Дея испытывала огромное желание избежать присутствия на пиру — ей не хотелось смотреть в глаза отцу, которому она так толком и не объяснила своё решение стать друидессой, да и видеть старых друзей, пребывая в тоске, она не хотела. Девон, кажется, был полностью согласен с тем, что ученице нечего делать на пиру.

— Ты будешь в стенах Армы, этого достаточно для того, чтобы духи не забрали тебя, — сказал он, когда Дея завела было об этом разговор, и Дея с облегчением вздохнула.

Однако всего за день до торжества Девон приказал ей сделать ещё одну маску, и когда Дея спросила: «Зачем?» — ответил, что богиня желает видеть её.

При этих словах лицо его стало мрачнее самой тяжёлой тучи, и Дея сочла за благо не продолжать разговор.

На сей раз торжество, как и самайн нарушавшее добрую половину древних традиций, не вызвало у Деи никакой радости. Она молча стояла у стены у богини за спиной, пока Девон проводил ритуалы и резал священную свинью — на сей раз зажаренную и украшенную засоленными овощами.

Однако, когда торжество было в разгаре, и Девон удалился достаточно, чтобы не слышать разговор, богиня жестом подозвала Дею к себе и, делая вид, что смотрит на зал, а не на неё, поинтересовалась:

— Нравится ли тебе быть первой ученицей?

— Очень, госпожа.

Хотя маска скрывала лицо Деи, в голосе её Дану уловила всю гамму чувств, сопутствующую этому ответу.

— Возможно, ты хотела бы закончить обучение поскорее? Раньше, чем через два десятка лет?

Дея какое–то время молчала. Грудь её сдавили тиски. Хотела ли она вернуться к прежней жизни? Дея не знала. Здесь, в Арме, она была бесконечно одинока, но стоило ей представить, как она снова окажется в отцовском доме, среди почтения и любви — но Девон при этом будет неумолимо далеко — Дея подумала, что есть одиночество страшней.