|
Габаль почувствовал, как его охватывает любовь к ней и счастье. Он повернул голову к управляющему и увидел, как тот неподвижно сидит, наблюдая за ними холодным взглядом. Аль-Эфенди протянул ему руку, немного привстал со своего места и тут же сел обратно. Хода оглядела Габаля с удивлением и тревогой — худощавый, в грубой галабее с толстым поясом, в изношенной обуви, выгоревшей шапочке на густых волосах — в ее взгляде сквозила жалость. Взгляд выразительнее слов говорил, что ей больно видеть его живущим другой жизнью, словно последняя надежда, которую она лелеяла, разбилась вдребезги. Хода пригласила Габаля сесть рядом и в полуобмороке опустилась в свое кресло. Понимая, что с ней творится, Габаль твердым голосом начал рассказывать о жизни у рынка на аль-Мукаттам, о своем ремесле и семье. Он восторженно описывал свою жизнь, несмотря на все трудности. Ходе было неприятно слушать его рассказ.
— Жизнь идет своим чередом. Но как же ты мог не зайти к нам сразу, как вернулся на улицу? — спросила она. Он чуть было не проговорился, что именно ради ее дома он и вернулся сюда, но решил сообщить об этом позже, когда наступит подходящий момент. Он еще не пришел в себя от этой встречи. — Я хотел зайти, но у меня не хватило смелости появиться здесь после всего, что произошло, — ответил он. Вдруг аль-Эфенди грубо спросил: — Зачем же ты пришел, если там тебе так хорошо живется? Ханум посмотрела на мужа с упреком, но он не обратил на это внимания. Габаль же ответил, улыбнувшись: — Возможно, господин, я вернулся для того, чтобы встретиться с вами. — Но ты, бессердечный, не зашел к нам, пока мы не пригласили тебя, — укоряла его Хода. Склонив голову, Габаль ответил: — Поверьте мне, госпожа, каждый раз, когда я вспоминал обстоятельства, вынудившие меня покинуть дом, я проклинал их всей душой. Аль-Эфенди недоверчиво посмотрел на него, спрашивая, что он имеет в виду, но Хода опередила его: — Тебе ведь уже известно, что род Хамданов прощен ради тебя. Габаль понял, что сцена семейной идиллии подходит к концу и что сейчас надо будет выдержать бой. — Да, госпожа, — ответил он. — Они страдают от унижения, которое хуже смерти. Среди них есть и убитые. Аль-Эфенди с силой сжал четки и злобно вскрикнул: — Они преступники! Они получили по заслугам! Хода замахала руками, умоляя его: — Давай забудем прошлое! Но аль-Эфенди настаивал: — Кодра не мог оставаться неотомщенным. — Настоящие преступники — надсмотрщики! — твердо заявил Габаль. Аль-Эфенди нервно подскочил и пожаловался жене: — Я пошел у тебя на поводу, позвал его, а видишь, что вышло. Не скрывая своей решимости, Габаль сказал: — Господин! Я в любом случае собирался к вам. Только признательность этому дому за все добро заставила меня выжидать, пока вы сами не пошлете за мной. Управляющий с опаской посмотрел на него. — Зачем же ты пришел? Габаль смело взглянул в лицо аль-Эфенди, понимая, что он открывает дверь, из-за которой хлынет стихия неизбежности. Однако он противостоял этой мощи с непоколебимой храбростью. — Я пришел добиваться прав рода Хамдан на имущество и спокойную жизнь! Лицо аль-Эфенди почернело от злобы, а ханум ахнула в отчаянии. — Ты посмел снова затеять этот разговор? — сказал управляющий, сжигая Габаля взглядом. — Забыл, какие несчастья последовали за тем, как ваш выживший из ума Хамдан дерзнул подойти ко мне с подобным немыслимым требованием?! Клянусь, ты сошел с ума! Я не стану тратить свое время на сумасшедших. |
