Пришел его черед сделать признание.

— В монастыре я оставил латынь другим.

Она торжественно улыбнулась.

— Вот поэтому я мечтаю переложить Библию на обычный язык.

— На английский?

Она кивнула, и он похолодел.

Такую Библию сможет прочесть даже он, который читал по-английски чуть лучше, чем на латыни. Такая Библия будет принадлежать всем, ее смогут обсуждать и цитировать не только церковники, но и простые люди.

Как бы воспринял ее мечту Уильям, который даже в предсмертных судорогах не выпускал из рук псалтырь?

— Настоятельница знает об этом? — спросил он.

— Знает. Только не одобряет, — вздохнула она.

Еще бы. Подобная ересь может подвести под угрозу весь монастырь. Не потому ли мать Юлиана замыслила погубить ее бессмертную душу?

Доминика стиснула его пальцы.

— Даже сестры заучивают молитвы наизусть, не вникая во смысл. Я хочу вдохнуть в них жизнь, сделать так, чтобы люди их понимали. Скажите… — Она зажмурилась, потом открыла глаза и посмотрела на него в упор. — Скажите, вы тоже считаете, что это плохо?

В бездонных синих глаза загорелась знакомая искра. До сих пор в его представлении она была похожа на птичку, которая, сама того не ведая, ждет, когда он откроет дверцу и выпустит ее из монастырской клетки в реальный мир.

Теперь для него стало ясно: своим вмешательством он не освободит ее, но навсегда сделает ее мечты невозможными. Смелости на такое деяние — даже ради Уильяма — он пока что в себе не находил.

— Перевод Писания — важное и нужное дело, и вы достойны им заниматься. Вот, что я считаю, — осторожно ответил он.

— Вы очень необычный посланец Божий. А вот сестра Мария запрещает мне даже говорить об этом. Может, вы мне поможете?

— Каким образом?

— Когда мы вернемся, скажите матушке Юлиане, что в моем желании нет ничего дурного. Вы так близки к Богу. Она к вам прислушается.

Одно короткое мгновение он колебался, испытывая соблазн согласиться, но…

— Давайте лучше поручим это дело Блаженной Ларине.

Она просияла улыбкой.

— Затем я и приняла паломничество. Я точно знаю, Ларина поможет. И Господь не станет порицать меня за желание распространять слово Его.

В груди остро кольнуло. Как же она наивна в своем заблуждении, что с помощью этого слова можно изменить мир. Гаррен приложил ладонь к ее мягкой и теплой щеке.

— Мне вовек не стать таким чистым существом, как вы. А те высшие силы, которые вздумают порицать вас, не заслуживают вашей преданности.

Тот Бог, которого знал Гаррен, заслуживал преданности не больше актера с накладной бородой. В конце их путешествия, когда Доминика узнает, куда завела ее вера, она испытает те же горечь и одиночество, которые мучили его самого. Ни одно достойное поклонения божество не допустило бы этого.

Глядя в ее ярко-синие, доверчивые глаза, он испытал безумное желание защитить огонек ее веры от ветров внешнего мира.

Но ведь он, напротив, обязался задуть этот огонек.

И внезапно Гаррен понял, что зло от его собственных деяний списать на Всевышнего не получится.

* * *

Держа возле носа душистый апельсин, Ричард зашел в покои брата. Он был твердо настроен завести речь о письме и выяснить наконец его содержание. Три дня этот вопрос нестерпимо жег его изнутри.

Уильям напоминал живой труп. Его некогда блестящие золотистые волосы поредели, тонкие кисти рук скрючились, а кожа, как и обещал итальянец, покрылась коростами. Даже запах апельсина не мог перебить исходившее от него зловоние.

Ричарда передернуло. Никколо предупреждал, что их план отнимет какое-то время, но все затянулось слишком надолго.