— Гадко, как и обычно, — отзываюсь привычными словами. — Быть слепым — небольшое удовольствие.

— Вы слишком пессимистичны, молодой человек.

— А вы так и пышите неоправданным оптимизмом. Притушите лампочку — я все равно не вижу света!

Он с секунду молчит — наверное, смотрит на меня осуждающим взглядом. Плевать! Это его проблемы — не мои.

— Сегодня не видите, а завтра? — наконец произносит он.

Но я не хочу думать о «завтра»… Жить надо настоящим, разве не так?

— А завтра еще не наступило.

У меня снова берут анализы крови, пропускают мое тело через аппарат МРТ, в котором я ощущаю себя заживо захороненным, светят в глаза, задают множество раздражающих вопросов — я сам хочу знать только одно:

— Док, есть для меня что-то новенькое?

— Например?

— Например, дата моего просветления, выбитая на задней стенке черепной коробки, — не могу удержаться я. — Что, совсем ничего?

— Ничего — это хорошо, — отвечает мужчина. — Ваша гематома полностью рассосалась, и это по-своему отличная новость. Теперь остается только ждать…

— Сколько?

Он признается (впервые встречаю такого правдивого докторишку):

— Этого я не знаю. Все зависит от многих факторов…

Тут уж я не выдерживаю и грубо выругиваюсь. Просто, чтобы он знал: не надо вешать мне лапшу на уши. Я не кретин какой-нибудь!

— Прощайте.

Выскакиваю из кабинета злой и расстроенный, даже забываю о Катастрофе, поджидающей меня где-то рядом, — вспоминаю уже на полпути к остановке.

— Катастрофа! — кричу в темноту, не особо заботясь о производимом своим ором впечатлении. Вокруг меня темнота: мне наплевать на окружающих… — Катастрофа.

— Молодой человек, — сморщенная старостью пергаментная рука касается моего запястья, — о какой катастрофе вы говорите? Могу я вам чем-то помочь?

— Вам это не под силу, — качаю головой и снова зову. — Катастрофа!

Со стороны, верно, выгляжу полным придурком, свихнувшимся придурком, если быть точным.

А знакомый голос вдруг произносит:

— Откуда ты узнал, что я здесь? — И сам же и отвечает: — Ну да, водитель автобуса проболтался, понимаю. — И как бы констатируя: — Он так пристально наблюдал за мной, что должен был рано или поздно это сделать…

А я восклицаю:

— Что ты здесь делаешь? — не восклицаю даже — рычу в голос. — Какого черта ты таскаешься за мной, словно за маленьким? Разве тебе мало Ангелики, чтобы строить из себя заботливую мамочку?! Так нет же, ты еще решила и за мной присматривать. Мне этого не надо!

— Надо, — возражает нисколько не смущенный моим отпором голос. — И ты сам это знаешь. У тебя было сотрясение: думаешь, мы отпустили бы тебя из дома одного? Никогда. Ты с ума сошел, если так полагаешь…

И я, вскинув зажатую в руке трость, произношу:

— Я полагаю, что тебе пора бы уже убраться из нашего дома, Катастрофа. Катить в свой заштатный городишко к этому придурку Карлу… — И тычу палкой в ее, как мне кажется, направлении: — Хватит путаться под ногами и портить мне жизнь. Убирайся!

В этот момент она и хватается за другой конец трости.

— Да у тебя от удара совсем крыша поехала, — шипит она не менее злым голосом. — Думаешь, можешь прогнать меня, как собачонку, и все. — А потом тянет мою трость на себя: — Никуда я не уеду! Так и знай.