— Губка вот здесь, справа.
— Мне нужно побриться. — Эти простые слова, первые нормальные слова после случившегося, даже дезориентируют меня. Не ожидала, что он так быстро смягчится… Если это вообще то, что я думаю.
— Я бы могла… тебя побрить.
— Ты даже ноги не можешь побрить без порезов, — насмешничает он. — Добить меня хочешь?
— Ты пока не умираешь.
— А кажется иначе.
— Не преувеличивай.
После этого притаскиваю из комнаты стул и устанавливаю его перед зеркалом. Как будто бы Юлиан может себя видеть… И приступаю к делу: размазываю по Юлианову лицу пенку для бритья и начинаю сбривать порядком отросшую щетину.
— Ты похож на Николауса, очень хмурого, злого Николауса, — пеняю ему в надежде развеселить. Вот только он никак не реагирует: сидит, не шелохнувшись, словно обратился в камень, кажется дышит и то через раз.
Хочется поцеловать его в губы, снять это жуткое проклятие, обратившее его сердце в камень, а глаза — в незрячую пустоту. Ах, будь это сказкой, я так бы и поступила!
— Готово.
Юлиан проводит ладонью по лицу:
— И ни одного пореза, — констатирует он вроде как с насмешкой. — Чудеса, да и только.
— Вот, — отзываюсь на это. — А ты говорил, чудес не бывает.
Он хмуро молчит, демонстрируя видимое презрение: вроде как на такой бред и отвечать нет смысла.
Сноб. Самый настоящий сноб!
Демонстрация снобизма сопровождается раздеванием — хочет сказать, ему наплевать на мое присутствие — и погружением в воду…
— Так мне потереть тебе спинку?
— Подашь полотенце, когда я закончу.
Ну что ж, сама напросилась: хотела помогать, вот и помогай. Похоже, у Юлиана новая тактика по выведения меня из себя… Ничего, я из терпеливых. Еще посмотрим, кто кого…
Сижу на стуле битый час кряду, пока этот засранец подливает и подливает горячей воды в ванну… Кто вообще способен лежать в таком кипятке?
Уже собираюсь было пойти проверить Ангелику, когда Юлиан-таки начинает тереть себя мочалкой. С таким остервенением, словно собирается содрать себе кожу… На это даже смотреть страшно.
— С тобой все в порядке? — робко интересуюсь я, и получаю заслуженное:
— А ты как думаешь? — Он даже оборачивается в мою сторону. — Я слеп, словно новорожденный котенок, и, черт возьми, даже не знаю, изменится ли это когда-нибудь.
— Нужно верить в лучшее.
— Только не надо вот этого, ладно? — Он замолкает, крепко сцепив зубы и тыча в меня указательным пальцем. — Лучше подай полотенце. — Я подаю. — А теперь уходи, — велит мне командирским голосом. — Считай, твоя миссия окончена.
Только она не окончена, и мы оба это знаем. Просто кто-то не собирается давать мне ни единого шанса, ни мне, ни кому-либо другому…
Две последующие недели Юлиана на осмотр в больницу возит Глория — только не я. Не потому, что я не хочу этого — хочу, просто стоило только мне заикнуться о возможном извозе, как этот упрямец, буквально брызжа слюной, начал кричать, что никуда со мной не поедет.
— Только не Катастрофа, — буквально взвился он на дыбы. — Только не она. С ней я скорее всего попаду в аварию и останусь и вовсе без рук, ног и других важных органов в придачу.
— И с особым сарказмом: — Нет уж, увольте меня от подобного «счастья»!
Этим же утром он и вовсе отказывается от чьей-либо помощи… Велит бабушке оставаться дома. |