Изменить размер шрифта - +

— Губка вот здесь, справа.

— Мне нужно побриться. — Эти простые слова, первые нормальные слова после случившегося, даже дезориентируют меня. Не ожидала, что он так быстро смягчится… Если это вообще то, что я думаю.

— Я бы могла… тебя побрить.

— Ты даже ноги не можешь побрить без порезов, — насмешничает он. — Добить меня хочешь?

— Ты пока не умираешь.

— А кажется иначе.

— Не преувеличивай.

После этого притаскиваю из комнаты стул и устанавливаю его перед зеркалом. Как будто бы Юлиан может себя видеть… И приступаю к делу: размазываю по Юлианову лицу пенку для бритья и начинаю сбривать порядком отросшую щетину.

— Ты похож на Николауса, очень хмурого, злого Николауса, — пеняю ему в надежде развеселить. Вот только он никак не реагирует: сидит, не шелохнувшись, словно обратился в камень, кажется дышит и то через раз.

Хочется поцеловать его в губы, снять это жуткое проклятие, обратившее его сердце в камень, а глаза — в незрячую пустоту. Ах, будь это сказкой, я так бы и поступила!

— Готово.

Юлиан проводит ладонью по лицу:

— И ни одного пореза, — констатирует он вроде как с насмешкой. — Чудеса, да и только.

— Вот, — отзываюсь на это. — А ты говорил, чудес не бывает.

Он хмуро молчит, демонстрируя видимое презрение: вроде как на такой бред и отвечать нет смысла.

Сноб. Самый настоящий сноб!

Демонстрация снобизма сопровождается раздеванием — хочет сказать, ему наплевать на мое присутствие — и погружением в воду…

— Так мне потереть тебе спинку?

— Подашь полотенце, когда я закончу.

Ну что ж, сама напросилась: хотела помогать, вот и помогай. Похоже, у Юлиана новая тактика по выведения меня из себя… Ничего, я из терпеливых. Еще посмотрим, кто кого…

Сижу на стуле битый час кряду, пока этот засранец подливает и подливает горячей воды в ванну… Кто вообще способен лежать в таком кипятке?

Уже собираюсь было пойти проверить Ангелику, когда Юлиан-таки начинает тереть себя мочалкой. С таким остервенением, словно собирается содрать себе кожу… На это даже смотреть страшно.

— С тобой все в порядке? — робко интересуюсь я, и получаю заслуженное:

— А ты как думаешь? — Он даже оборачивается в мою сторону. — Я слеп, словно новорожденный котенок, и, черт возьми, даже не знаю, изменится ли это когда-нибудь.

— Нужно верить в лучшее.

— Только не надо вот этого, ладно? — Он замолкает, крепко сцепив зубы и тыча в меня указательным пальцем. — Лучше подай полотенце. — Я подаю. — А теперь уходи, — велит мне командирским голосом. — Считай, твоя миссия окончена.

Только она не окончена, и мы оба это знаем. Просто кто-то не собирается давать мне ни единого шанса, ни мне, ни кому-либо другому…

Две последующие недели Юлиана на осмотр в больницу возит Глория — только не я. Не потому, что я не хочу этого — хочу, просто стоило только мне заикнуться о возможном извозе, как этот упрямец, буквально брызжа слюной, начал кричать, что никуда со мной не поедет.

— Только не Катастрофа, — буквально взвился он на дыбы. — Только не она. С ней я скорее всего попаду в аварию и останусь и вовсе без рук, ног и других важных органов в придачу.

— И с особым сарказмом: — Нет уж, увольте меня от подобного «счастья»!

Этим же утром он и вовсе отказывается от чьей-либо помощи… Велит бабушке оставаться дома.

Быстрый переход