|
Залаченко чуть-чуть повернул голову, чтобы видеть Эрландера. Его голос немного смягчился. – Какое… печальное известие. Мне ничего не известно о делах Нидермана. Я никаких по-лицейских не убивал. Меня самого этой ночью пытались убить. – Рональд Нидерман в настоящее время находится в розыске. Имеете ли вы представление о том, где он может скрываться? – Я не знаю, в каких кругах он вращается. Я… – Залаченко несколько секунд поколебался, и его голос стал доверительным. – Должен признаться… между нами говоря… что Нидерман меня временами беспокоил. Эрландер наклонился поближе. – Что вы имеете в виду? – Я обнаружил, что он способен на жестокость. По правде говоря, я его боюсь. – Вы хотите сказать, что ощущали угрозу со стороны Нидермана? – спросил Эрландер. – Именно. Я – старик и не могу себя защитить. – Вы можете объяснить, в каких отношениях состояли с Нидерманом? – Я инвалид. – Залаченко показал на ногу. – Моя дочь пытается меня убить уже во второй раз. Я нанял Нидермана в качестве помощника много лет назад. Думал, что он сможет меня за-щитить… а он, по сути дела, стал распоряжаться моей жизнью. Он делает, что ему заблагорас-судится, а я ему и слова сказать не могу. – В чем же он вам помогает? – вмешалась в разговор Соня Мудиг. – Делает то, с чем вам не справиться самому? Единственным свободным от повязок глазом Залаченко окинул Соню Мудиг долгим взглядом. – Насколько я поняла, десять лет назад она бросила в вашу машину зажигательную бом-бу, – сказала Соня Мудиг. – Вы можете объяснить, что ее на это толкнуло? – Спросите об этом у моей дочери. Она сумасшедшая. Его голос вновь зазвучал враждебно. – Вы хотите сказать, что не представляете, по какой причине Лисбет Саландер напала на вас в тысяча девятьсот девяносто первом году? – Моя дочь сумасшедшая. На этот счет имеются документы. Соня Мудиг наклонила голову набок. Она отметила, что на ее вопросы Залаченко отвечал значительно более агрессивно и враждебно. Эрландер это явно тоже заметил. О'кей… Good сор, bad сор. Соня Мудиг повысила голос. – Как по-вашему, ее действия могли быть как-то связаны с тем, что вы избили ее мать настолько серьезно, что у той образовались неизлечимые повреждения головного мозга? Залаченко посмотрел на Соню Мудиг с абсолютным спокойствием. – Это пустая болтовня. Ее мать была шлюхой. Вероятно, ее поколотил кто-нибудь из кли-ентов. Я просто случайно к ним заглянул. Соня Мудиг подняла брови. – Значит, вы ни в чем не виноваты? – Разумеется. – Залаченко… я хочу убедиться, правильно ли я вас поняла. Вы отрицаете, что избивали свою тогдашнюю подругу Агнету Софию Саландер, мать Лисбет Саландер, несмотря на то что этот случай послужил предметом обстоятельного и засекреченного расследования, проведенного Гуннаром Бьёрком – вашим тогдашним куратором из СЭПО. – Я никогда не был ни за что осужден. Мне даже не предъявлялось никаких обвинений. Я не могу отвечать за то, что нафантазировал в своих отчетах какой-то болван из Службы без-опасности. Если бы меня в чем-то подозревали, то, по крайней мере, вызывали бы для допроса. Соня Мудиг просто лишилась дара речи. На скрытом повязкой лице Залаченко, похоже, появилась улыбка. – Итак, я хочу подать заявление на свою дочь. Она пыталась меня убить. Соня Мудиг вздохнула. – Я, кажется, начинаю понимать, почему Лисбет Саландер ощущает потребность всадить вам топор в голову. Эрландер кашлянул. – Простите, господин Бодин… может быть, мы вернемся к тому, что вам известно о Ро-нальде Нидермане? Инспектору Яну Бублански Соня Мудиг позвонила из коридора, в котором находилась па-лата Залаченко. |
